Минченко оценил кампанию в поддержку голосования по поправкам

Процесс перекройки государственного устройства РФ только начался, но представители элит уже пытаются занять свою аппаратную позицию в новом раскладе. Так считает глава коммуникационного холдинга «Минченко консалтинг» Евгений Минченко. В интервью «БИЗНЕС Online» он рассказал о том, с какой целью агитация за поправки проводилась намеренно топорно, почему Путин устраивает фактический плебисцит о доверии к себе раз в два года и кому на сентябрьских региональных выборах предстоит серьезный бой.

«МНОГИЕ ИЗ ТЕХ, КТО АГИТИРУЕТ ЗА ПОПРАВКИ, СТАВЯТ СВОЕЙ ЦЕЛЬЮ ОБОЗНАЧИТЬ ПОЗИЦИЮ В ОПРЕДЕЛЕННОМ ЛАГЕРЕ»

— Евгений Николаевич, 1 июля заканчивается голосование по поправкам к Конституции. При этом сама процедура сдвинулась более чем на два месяца от первоначально намеченной даты. Как в итоге коронавирус и все, что с ним связано, отразились на событии, которое для российской власти является одним из самых значимых?

— Прежде всего, пришлось переносить сроки голосования. По сути дела, прошло две кампании в поддержку поправок. Первая была в течение марта – апреля, вторая — уже после завершения режима самоизоляции. В начале июня социологи фиксировали, что уровень информированности граждан о смысле поправок был ниже, чем в апреле. А дальше мы столкнулись с блицкриговой кампанией за изменения в Конституцию, использующей, в частности, очень активно энергию оппонентов. Думаю, какие-то агитационные продукты намеренно делались топорно, чтобы вызвать волну возмущения оппонентов и тем самым спровоцировать рост с одной стороны обсуждения, а с другой стороны — явки.

— Голосование планировалось проводить на позитиве, которому способствовала и отставка правительства, и политическая динамика в целом. Но пандемия внесла свои коррективы, включая нарастание социально-экономического кризиса. Сумела ли власть в таких условиях вернуть интерес к поправкам и голосованию до коронавирусных показателей?

— Я думаю, интерес к голосованию и поправкам даже нарастили, потому что дискуссию вывели на достаточно высокий уровень конфликтности и эта конфликтность привела к высокому уровню мобилизации как сторонников, так и противников.

— И это несмотря на то, что за время карантина произошли серьезные изменения в настроениях и запросах общества?

— Я бы не стал говорить, что произошли какие-то кардинальные изменения. Наше общество достаточно ригидно в своих установках. Ну да, наверное, в связи с коронавирусом и последовавшими из-за него проблемами произошло некоторое снижение уровня социального оптимизма. Но оно не критично.

— В конце карантина, когда вновь началась активная агитация в поддержку голосования, действительно было ощущение, что все делается, как вы сказали, топорно. А ближе к началу голосования, когда подтянули для пропаганды VIP'ов, складывалось ощущение, что пошел перекос в сторону пафоса.

— Я думаю, что очень многие из тех, кто агитирует за поправки, ставят своей целью не сагитировать кого-либо, а обозначить свою позицию в определенном лагере, кстати, как и многие из тех, кто агитирует против. На самом деле они не агитируют против, а обозначают свое место на политической поляне. Происходит перегруппировка властных структур, полномочий различных органов и так далее. Представители элит пытаются занять какую-то свою позицию в новом раскладе, но именно аппаратную, а не идеологическую.

— А как в целом была организована кампания в поддержку голосования с политтехнологической точки зрения? Насколько грамотно она была проведена, какие плюсы и минусы вы бы отметили, учитывая, что перед голосованием были объявлены новые меры поддержки разным слоям населения и бизнеса, плюс выступления и публикации (Путина, Патрушева, Медведева)?

— Если Путин озвучил свою позицию по поправкам, то у Патрушева про них практически ничего нет. Совсем не упоминает изменений в своей статье Медведев.

— Ну Патрушев говорил про ценностные ориентиры.

— Он на самом деле фиксировал определенное положение в бюрократической вертикали и своей теме. Это не электорально ориентированное выступление. Точно так же, как и статья Медведева не электоральная.

— То есть к голосованию их выступления отношения не имеют?

— На самом деле имеют, потому что у нас происходит перегруппировка властных структур, полномочий различных органов и так далее. Представители элит пытаются занять какую-то свою позицию в новом раскладе, но именно аппаратную, а не идеологическую. Точно так же, как Володин в своем интервью не ставил задачу привлечь дополнительные голоса. Эта задача вторична. Он, по сути дела, позиционировал себя как верного путинца, что тоже имеет определенный смысл, особенно учитывая тот факт, что оппоненты пытаются обвинять его в нелояльности.

— И все-таки как вы оцените кампанию за поправки с профессиональной точки зрения?

— Я считаю, что единственным критерием качества кампании является ее результат — по явке и итоговым процентам. Посмотрим на результат и, исходя из этих цифр, будем говорить, эффективна она была или нет. Я как-то в юности наблюдал за одной забавной историей. Это были показательные выступления секции бокса. Вышли ребята разрядники, со скакалками поскакали, красиво изобразили бой с тенью, провели условный бой между собой. В общем, все было очень красиво и технично. А дальше был такой эксперимент, когда предложили любому желающему выйти, чтобы можно было убедиться в превосходстве техники бокса над уличной дракой. Вышел какой-то здоровенный парень, ему дали перчатки, и он со второго или третьего удара одному из этих боксеров сломал нос. И на этом все закончилось. Выглядело это все не очень красиво и эстетично (удар был откуда-то из-за ягодиц, совсем неклассический и нетипичный), но в итоге эффективно.

«ВОЗНИКАЕТ ВОПРОС, НАСКОЛЬКО ЛЮДИ, КОТОРЫЕ СЧИТАЮТ СЕБЯ ПАТРИОТАМИ, ЯВЛЯЮТСЯ СТОРОННИКАМИ ВЛАСТИ»

— До снятия карантина было много предположений о том, когда состоится голосование. Говорили, что его совместят с парадом Победы или Днем России. Но выбрали другую дату и, что важно, растянули голосование на несколько дней. На ваш взгляд, насколько это удачно?

— Принципиальное решение связано все-таки не с датой, а с процедурой. То, что она растянута на несколько дней, что есть облегченные требования к верификации личности избирателя, к площадкам, на которых происходит голосование, и так далее — думаю, это ключевой элемент. А дата по сравнению с этими нововведениями вторична.

— Однако то, что власть назначила старт голосования на следующий день после парада Победы, очевидно, неслучайно. И связано это в том числе с тем, чтобы получить более высокий результат поддержки на волне патриотических настроений. Вы не согласны?

— Это все очень относительно. Да, парад Победы и вообще память о войне повышают уровень патриотизма. Но возникает вопрос, насколько все те люди, которые считают себя патриотами, являются одновременно сторонниками действующей власти. Это далеко не одно и то же. Думаю, попытка увеличить уровень мобилизации за счет патриотизма, конечно, была, но, чтобы понять, насколько она эффективна, надо смотреть на данные социологических исследований. Я не обладаю всем массивом данных, которым располагают люди, занимающиеся агитационной кампанией за поправки (я к ней отношения не имею), но, так или иначе, данные каких-то социологических исследований до меня доходят. И я могу сказать, что интерпретации патриотической мобилизации типа «в войне победили и за Конституцию проголосуем» мне не попадалось.

— А не поторопились ли организаторы с назначением голосования, ведь не все последствия пандемии преодолены? Или, напротив, в данном случае необходимо было действовать оперативно в связи с тем, что не исключена вторая волна коронавируса?

— Здесь никогда не угадаешь, тем более что нам уже начинают прогнозировать вторую волну коронавируса в сентябре. Я не эпидемиолог, но могу сказать, что и профессиональные эпидемиологи настолько расходятся в своих оценках и прогнозах, что даже их экспертизе сложно доверять. Точнее, каждый раз мы должны принимать политическое решение, чьей именно экспертизе доверять, потому что экспертное сообщество не едино и занимает прямо противоположные позиции.

«ЗА ЭЛЕКТРОННЫМ ГОЛОСОВАНИЕМ БУДУЩЕЕ. ОДНАКО НЕОБХОДИМО ПОВЫШАТЬ УРОВЕНЬ ДОВЕРИЯ ОБЩЕСТВА К ЭТОМУ ИНСТРУМЕНТУ»

— То, что голосование по поправкам растянули на неделю, объясняется необходимостью сохранения безопасной социальной дистанции. Однако в определенных кругах звучат критические замечания, связанные с возможностью манипуляций.

— Учитывая тот факт, что у нас COVID-19 еще не отступил, данное решение имеет очень серьезные обоснования. Необходимо было минимизировать количество людей на участке на единицу времени, убрать очереди. Это актуально сегодня не только у нас. Во многих странах вообще выборы переносят или переводят их в электронный вид. Например, в США впервые в истории съезд Демократической партии, на котором будут выдвигать кандидатов в президенты, пройдет в дистанционном формате. Ну что делать? Мы, к сожалению, вынуждены подстраиваться под эту новую реальность. И тот факт, что власть думает о безопасности людей в рамках голосования, ей с точки зрения общественного мнения только в плюс.

— Каковы преимущества и недостатки эксперимента с электронным голосованием? Насколько широко эта форма будет использоваться в дальнейшем на разных выборах?

— Я считаю, что за электронным голосованием будущее. Однако необходимо повышать уровень доверия общества к этому инструменту. Он повышается, во-первых, прозрачностью процедур и использованием независимого контроля над ними, чтобы можно было убедиться, что ни у кого нет технической возможности подтасовать результат. А второе — это частота использования. Я глубоко убежден, что это надо делать не только на федеральном, но и на региональном и муниципальном уровне, чтобы люди убеждались в том, что это работающий механизм, который дает объективный результат. Электронное голосование надо широко использовать и на локальных референдумах, и общественные слушания необходимо переводить в этот формат, чтобы не было таких историй, когда люди приходят на слушания, а там вся аудитория забита крепкими мужчинами с короткими гигиеничными стрижками в удобной спортивной одежде, которые, оказывается, представляют собой всю общественность. При электронном проведении слушаний вы себе такое уже позволить не сможете. Поэтому надо расширять формат подобного рода электронных инструментов в нашей жизни, чтобы люди понимали, что это эффективно и безопасно. Другого пути нет.

— Похоже, и электронное, и растянутое по времени голосование будет использоваться на разного рода выборах.

— Я считаю, это было бы правильно. У меня большие вопросы к голосованию по почте. Но в этот раз от него решили отказаться. Более того, если опираться на международный опыт, то наибольшее количество нареканий с точки зрения доступности для фальсификаций относится как раз именно к голосованию по почте.

«ДОЛЖНА БЫТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ У КАНДИДАТА 100 ПРОЦЕНТОВ СВОИХ ПОДПИСЕЙ СОБРАТЬ В ЭЛЕКТРОННОМ ВИДЕ»

— А проблемы, возникавшие при электронном голосовании, не ставят под сомнение легитимность самой процедуры?

— Дистанционное голосование само по себе не ставит под сомнение легитимность процедуры. Но критики, конечно, ставят. Они используют свои аргументы. Это всегда вопрос общественной дискуссии. Достаточно вспомнить опять же пример Соединенных Штатов Америки, где за последние 20 лет страна дважды раскалывалась по итогам выборов, когда одна половина страны не принимала выбор другой половины. Первый раз это произошло в 2000 году. Тогда большинство голосов получил Альберт Гор, а по выборщикам выиграл Джордж Буш-младший, были массовые акции протеста. В 2016 году эта история повторилась в дуэли Дональда Трампа и Хиллари Клинтон. Более того, я думаю, практически неизбежно, что и в этом году по итогам президентских выборах в США одна из сторон, недовольная результатом, выйдет на улицы.

— Вообще, насколько электронное голосование безопасно?

— Для кого-то безопасно, для кого-то — нет. Мы видим, что очень высокий процент людей воспользовались этой формой, в том числе многие из моих друзей. У меня сразу не получилось, но я проявил настойчивость и все-таки зарегистрировался и проголосовал.

— Я имею в виду безопасность с точки зрения возможности манипуляций с голосами избирателей, неоднократного голосования одними и теми же лицами, хакерских атак, масштабных фальсификаций и прочее?

— Мы разбирали конкретный случай Павла Лобкова. Как я понимаю, там проблема была не в механизмах голосования, а в пособничестве членов избирательной комиссии. По сути дела, это была ошибка, возможно, политизированная позиция членов участковой избирательной комиссии.

— Однако звучали обвинения и в адрес Сергея Собянина, которому предъявлялись претензии, что он если и не завалил электронное голосование, то не обеспечил полной безупречности процедуры…

— Полностью безупречной в истории была только жена Юлия Цезаря, да и то в итоге он был вынужден с ней развестись.

— То есть сбои и инциденты с тем же двойным голосованием говорят не о уязвимости системы, а о том, что она настраивается и идет ее отработка?

— Послушайте. Ну в этой жизни нет ничего идеального, к сожалению. Опять же могу повторить. Необходимы частота использования, накопление практики, выявление слабых мест и общественный контроль по отношению к любым формам голосования.

— Значит, можно сказать, что голосование по поправкам в Конституцию открывает новую страницу в российской избирательной системе?

— Я думаю, да. По крайней мере, в том, что касается электронного голосования. Как Катон-старший когда-то говорил: «Карфаген должен быть разрушен», — так я повторюсь. Категорически не понимаю позицию избирательной комиссии, когда разрешают собирать в электронном виде только половину подписей. Я глубоко убежден в том, что должна быть возможность у кандидата 100 процентов своих подписей собрать в электронном виде. Более того, уверен, что этот механизм должен быть применен и к сбору подписей муниципальных депутатов для прохождения муниципального фильтра на выборах глав регионов. Это абсолютно правильное решение, повышающее прозрачность избирательного процесса и снижающее возможности для манипулирования. И это надо сделать.

«СЕГОДНЯ НИКТО НЕ ВДАЕТСЯ В ДЕТАЛИ ТОГО, КТО ФОРМИРУЕТ ПРАВИТЕЛЬСТВО, КАКИЕ ПРАВА У ПРЕЗИДЕНТА. ЭТО ПОРАЗИТЕЛЬНЫЙ МОМЕНТ»

— По данным социологов, консенсус в обществе сложился только вокруг социальных поправок и экологии. А идеологические вопросы, связанные с языком, государствообразующим народом, напротив, раскалывают избирателей. Но все они сведены в один пакет. Не грозит ли это какими-то последствиями?

— На самом деле есть несколько основных тем. Первая — это обнуление президентских сроков, которое поляризует электорат. Есть те, кто категорически за и кто категорически против. Вторая тема — социальные поправки, по которым уровень поляризации гораздо ниже. А третья тема — это то, что связано с национальным суверенитетом, куда входят границы, приоритет российского права над международным и так далее. При этом надо заметить, если исходить опять же из данных, которые у меня есть, и из публичного дискурса, темы государствообразующего народа, Бога, которые достаточно активно обсуждались в марте – апреле, сейчас ушли на второй план. Сильной поляризации по данной проблематике нет. И, конечно, поразительно, что эти все хитрые, сложно составленные изменения системы управления, перераспределение полномочий между президентом, правительством, палатами парламента, судебной властью, регионами, муниципалитетами и так далее — этот достаточно большой блок ушел, наверное, на третий план. Хотя на самом деле все начиналось именно с реформы государственного управления, с изменения системы сдержек и противовесов. Эта проблематика была изначально стержневой, и ей было посвящено послание президента. А сегодня никто особо не вдается в детали того, кто формирует правительство, какие новые и старые права у президента и так далее. Это, конечно, поразительный момент.

— Эти темы не раскалывают избирателя?

— Они просто ушли на более дальний план. В политическом плане тема номер один — это, конечно, обнуление сроков Путина.

— Поправка про обнуление действительно вызывает наибольшие противоречия и неприятие в обществе. При этом она до последнего времени замалчивалась…

— Наоборот. Она до какого-то момента замалчивалась, акцент делался на социальных аспектах. Но затем Путин дал большое интервью и вернул эту тему в повестку дня.

— Может быть, стоило поправку про обнуление вынесли отдельным пунктом на голосование?

— С какой целью? Кого вы предполагаете в качестве субъекта? Власти этого делать не стоило, потому что сама по себе идея упаковать вещи, которые поддерживает 90 процентов населения, и вещи, которые поддерживает, например, 60 процентов, в один пакет, с точки зрения предсказуемости результата правильна. Те, кто это делал, понимали, что и для чего они это делали. Противникам поправок, конечно, было бы удобно, если бы за все голосовали по отдельности. Но у них нет ресурсов для того, чтобы навязать кому-нибудь свою волю. У кого есть возможность ставить вопрос, те его и ставят.

«ВПОЛНЕ ВОЗМОЖНО, ЧТО КТО-ТО ИЗ ТЕХ, КТО ГОЛОСОВАЛ ЗА ПОПРАВКИ, ТОЖЕ СЧИТАЕТ, ЧТО ДЕЛАЮТ НЕЧТО СОЦИАЛЬНО НЕОДОБРЯЕМОЕ»

— Но аргументы противников понятны: что это все лукавство, что пакет поправок — маскировка для обнуления, благодаря которой Путин может оставаться в кресле президента еще 16 лет?

— Давайте избавимся от нескольких ненужных иллюзий. Не будем в описании внутриполитических аспектов исходить из некоего абстрактного блага, которое у каждого свое. Каждый его воспринимает по-своему, и в этом смысле вопрос о том, а как правильно, не имеет ответа, потому что каждый раз он предполагает уточняющий вопрос — для кого? Это раз.

Второе. Я думаю, абсолютно бессмысленно разбирать аргументы сторон, потому что эта дискуссия и так происходит практически постоянно в медийном пространстве, в пространстве социальных сетей и личных коммуникаций.

И, самое главное, для себя лично считаю безответственным в этих дискуссиях участвовать, потому что я не политическая фигура, а политический аналитик. И я не могу себе позволить занимать ту или иную сторону, потому что это сразу снижает объективность моей экспертизы. Я могу дать только взгляд со стороны. Если бы я хотел декларировать политическую позицию, то я бы, наверное, сам стал политиком, тем более что мне это много раз предлагали (пойти работать в исполнительную власть, Госдуму, Совет Федерации и так далее), но я каждый раз отказывался. Поэтому раз уж я так поступал на протяжении длительного времени, то не вижу смысла в этом себе изменять.

— Судя по социологическим данным и утечкам экзитполов, в первый же день голоса распределились примерно 73 за на 27 против. Хотя 30 процентов проголосовавших отказались отвечать о том, какой они сделали выбор.

— У ФОМа еще более оптимистичные показатели. Вопрос в том, как это интерпретировать. Мы уже столкнулись с разными интерпретациями. Одни говорят, что 31 процент отказников — это очень много, и всех их чохом записывают в число противников поправок. С другой стороны, социологи говорят, что 30 процентов отказников — это вполне нормальная история и такой процент сейчас практически на всех экзитполах. А сегодня он может быть усугублен еще и тем, что люди хотят минимизировать контакты и ни с кем не общаться. При этом отказники не хотят обозначать свою позицию, считая, что они проявили социально неодобряемое поведение. Но вопрос в том, а что у нас является социально неодобряемым поведением. Сейчас психологическое давление идет на сторонников обеих точек зрения — И на тех, кто за поправки, и на тех, кто против. Вполне возможно, что кто-то из тех, кто голосовал за поправки, тоже считает, что делают нечто социально неодобряемое. И они, соответственно, тоже не хотят говорить о своем выборе.

Есть еще опрос так называемой «группы Белановского», который дает соотношение поддержки и неподдержки поправок 50 на 50. Но там, на мой взгляд, очень серьезная проблема с перекосом выборки.

«НАВАЛЬНЫЙ СВОИМИ ПРИЗЫВАМИ К БОЙКОТУ ГОЛОСОВАНИЯ СНИЖАЕТ ПРОЦЕНТ ГОЛОСОВ ПРОТИВ ПОПРАВОК»

— Могут ли поправки, несмотря на уровень их поддержки, и сама процедура голосования послужить поводом для серьезных массовых протестов по типу таких, что проходили прошлым летом в Москве? Насколько серьезны эти риски?

— Риск массовых протестов есть, но невысокий, поскольку значительная часть оппозиции отстаивает точку зрения о том, что процедура голосования сама по себе нелегитимна и участвовать в ней нет смысла. Я думаю, в данной ситуации главный друг Путина — это Навальный, который своими призывами к бойкоту голосования снижает процент голосов против поправок. Когда они объявляют саму процедуру нелегитимной и призывают в ней не участвовать, то на самом деле очень странно потом протестовать по поводу полученных в рамках этого голосования результатов. Поэтому Навальный даже дважды друг Путина. Он, с одной стороны, снижает явку противников поправок, а с другой, уменьшает мотивацию на выход на акции протестов.

— Какова вероятность того, что в нынешних условиях появятся новые оппозиционные силы, например на базе региональных элитных групп?

— Пока это как-то незаметно. Вообще, у меня буквально на днях родилась такая концепция. Вы и ваши читатели узнают об этом первыми. У Путина после протестов 2011 года появилась такая модель, которая называется, грубо говоря, плебисцит раз в два года. То есть раз в два года происходит какое-то сигнальное голосование, которое подтверждает высокий уровень поддержки лично Путина. Итак, 2012 год. Возвращение Путина в Кремль и высокий процент голосования на президентских выборах. Ощутимо больший, чем был на парламентских выборах за «Единую Россию», список которой возглавлял Дмитрий Медведев. Тем самым Путин показал, что у него более высокий уровень легитимности и народной поддержки, чем у Медведева, которого он сменил на посту президента. В 2014-м году роль плебисцита сыграл, с одной стороны, референдум по присоединению Крыма и Севастополя, а с другой, триумфально выигранные региональные выборы, где не было ни сучка ни задоринки. В 2016 году состоялись выборы в Госдуму, в 2018-м — президентские выборы. И в 2020 году — новый плебисцит в формате голосования за поправки к Конституции. То есть помимо традиционных электоральных процедур Путин демонстрирует легитимность плебисцитарную.

— Судя по вашей теории, через два года нам стоит ждать еще чего-то интересного.

— Да. А самое любопытное, что каждый раз после плебисцита происходит откат. Давайте вспомним. 2012 год — триумфальные выборы президента. 2013 год — проблемные региональные выборы, когда в ряде регионов ситуация была на грани. 2014 год — триумфальная региональная кампания, 2015-й — снова проблемные выборы и первая после возвращения губернаторских выборов победа оппозиционного кандидата в Иркутской области. 2016-й — триумфальные выборы в Госдуму и, по сути дела, формирование единой партии власти, размен по округам с партиями парламентской оппозиции. Потом 2018 год — президентские выборы, высокая мобилизация и ее последствия плюс пенсионная реформа, проигрыш трех избирательных кампаний на выборах губернаторов и одна с очень проблемным течением. Более-менее спокойный 2019 год, и вот сейчас мы входим в еще одну высокую мобилизацию. Соответственно, возникает вопрос, когда будет следующий отскок — уже на региональных выборах в сентябре или в следующем году на выборах в Госдуму? Ведь удерживать долго высокий уровень мобилизации очень сложно. Думаю, перед внутриполитическим блоком администрации президента стоит большой вопрос, как это все демпфировать, то есть минимизировать эффект неизбежного отскока в настроениях. Но это уже вопрос не по моей зарплате.

«ПОДАВЛЯЮЩЕЕ БОЛЬШИНСТВО ЧИНОВНИКОВ ВЫРАБОТАЛО ПРИВЫЧКУ ЛИШНИЙ РАЗ ГЛАЗАМИ НЕ РЫСКАТЬ И ОРИЕНТИРОВАТЬСЯ НА ДВЕ ЛОЯЛЬНОСТИ»

— Какие в целом последствия для власти принесут поправки в Конституцию после их вступления? Изменятся ли взаимоотношения «башен», внутри Политбюро? Как в целом поменяется политический ландшафт?

— Я думаю, нас ждет очень большая перегруппировка в течение ближайшего года, и кадровая, и политическая. Проектирование политических проектов не закончилось на тех историях, которые мы уже увидели. Партия «танчиков», «За правду», «Новые люди» — еще не последнее слово. В партийном плане технически уже сложно моделировать. Но остается формат общественных движений и персональных проектов. Запасаемся попкорном.

— Путин не исключил того, что будет вновь баллотироваться на пост президента, но эксперты продолжают дискутировать о том, пойдет ли он на следующий срок на самом деле или это уловка, чтобы не быть хромой уткой, избежать межэлитной борьбы и рысканья глазами преемников, как он выразился, в контексте транзита. То есть вопрос остается без окончательного ответа.

— Конечно, окончательного ответа нет. С другой стороны, сама по себе формулировка «рысканье глазами» мне кажется несколько лукавой. Ну что это такое? У нас что, сплошные интриганы и жулики, что ли, во власти, которые за четыре года до окончания полномочий президента (еще экватора даже нет) уже начинают глазами рыскать? Если у нас такого качества управленческий класс, тогда, может быть, вообще от них от всех избавиться? А если серьезно, то мне кажется этот прием в значительной степени риторическим. Мы же много работаем с органами государственной власти. И уверяю вас, что подавляющее большинство чиновников выработало у себя привычку лишний раз глазами не рыскать и ориентироваться на две лояльности: с одной стороны, аппаратно-бюрократическую, а с другой, клановую, у кого она есть. Поэтому для этих людей тема о том, кто будет президентом, найди глазами преемника, не по чину. Тем более что у нас была история, которая очень многих из тех, кто сейчас у власти, научила уму-разуму — когда была гонка преемников в 2007–2008 году, Сергея Иванова и Медведева. В какой-то момент Медведева задвинули, и все были уверены, что преемник — Иванов. Многие тогда опрометчиво не очень красиво себя повели по отношению к Дмитрию Анатольевичу, о чем очень сильно пожалели буквально через год.

— Надо было ставить на двух лошадок.

— Да-да-да. А лучше вообще не ставить, а делать свою работу. Поэтому я думаю, что эта история с гонкой преемников очень многих научила тому, что не надо высовываться раньше времени. Тем более что все значимые кадровые решения Путина принимаются в режиме спецопераций. Я бы этот аргумент не переоценивал с точки зрения внутренней. Он как риторический прием для убеждения разочарованных лоялистов, наверное, подходит. Но по большому счету, это скорее даже не для внутреннего, а для внешнего потребления история. Для тех, кто в США или Европе думает: «Вот уйдет Путин, придет новый человек, и мы с ним все начнем делать по-новому...» — ну нет, ребята, такого не случится. Даже если не Путин, у нас будет преемственность политики, которая не позволит вам каким-то образом все это дело переиграть, как получилось уже дважды — при Горбачеве и при Ельцине, когда на волне смены власти и прихода менее компетентных людей удалось получить от России непропорционально бо́льшие уступки.

«ВПЕРЕДИ УВЛЕКАТЕЛЬНЫЙ ПРОЦЕСС ПРИНЯТИЯ ЗАКОНОВ, КОНКРЕТИЗИРУЮЩИХ НОРМЫ, ПРОПИСАННЫЕ В КОНСТИТУЦИИ»

— Несмотря на то, что вопрос подвисший, с принятием поправок Путин в любом случае получает право избираться на пост президента еще дважды, то есть на 12 лет. Теоретически он может оставаться у власти до 2036 года. Ему самому тогда будет 84 года. Не так уж и много, учитывая образ жизни и то, что мужчины стали жить дольше.

— И прогресс в медицине.

— И, если не случится серьезной болезни, не исключено, что Путин будет чувствовать себя еще бодрым. А может ли так получиться, что он вообще будет пожизненно управлять Россией и Конституцию вновь скорректируют?

— Я считаю, что нет ничего невозможного. Вообще, процесс перекройки государственного устройства Российской Федерации только начался. Он не закончится поправками. У нас впереди увлекательный процесс принятия законов, конкретизирующих нормы, прописанные в Конституции. Например, что такое федеральные территории? Кто-нибудь знает? Нет. Что такое Госсовет, у него какие будут полномочия? Кто-то знает? Нет. Что такое единая система государственной власти, включающая в себя муниципальную власть? Кто-то знает, что имеется в виду? Нет. Поэтому я думаю, что нас ждет еще много открытий.

— Есть еще версия, что на самом деле обнуление в Конституции касается не президентских сроков Путина, а его обязательств перед кланом Ельцина. Как вы относитесь к такой гипотезе?

— Я думаю, что обнуление обязательств перед Семьей Ельцина в стратегическом плане произошло в 2012 году, после возвращения Путина в кресло президента. А человеческие обязательства продолжают действовать — все на свободе, есть деньги и уважение.

— Повлияет ли голосование за поправки в Конституцию на сентябрьские выборы в регионах? Каким образом?

— Зависит от многих факторов. Но, конечно же, есть высокий риск отскока и разочарования провластных избирателей. С этим надо начинать работать прямо сейчас.

— Что станет отличительной чертой, главной фишкой подготовки и самого хода региональных выборов?

— Сохранение рисков эпидемии. В Москве она пошла на спад, а где-то в регионах только начинается

— Кому в срезе сентябрьского единого дня голосования коронавирус пошел только на пользу, чьи карты спутал окончательно, кто остался «при своих»? Какой результат вы ждете? ЕР победит безоговорочно?

— Нет, конечно, придется дать серьезный бой. И неслучайно сейчас популярные губернаторы начинают вступать в партию, возглавлять региональные отделения и списки партии, как, например, Текслер в Челябинской области.

Если брать выборы губернаторов, то неплохие позиции у большинства новых руководителей, которые идут на выборы в статусе врио. Особо я бы отметил Развожаева (номер один по рейтингу в стране по предвыборным регионам), Солодова, Шапшу, Гольдштейна. Это руководители, которые смогли нащупать правильную тональность в общении с избирателями. Из опытных губернаторов я бы выделил прочные позиции Минниханова, Голубева, Никитина, Дрозденко. Непростые кампании могут быть в Иркутской, Архангельской, Костромской, Пензенской, Брянской, Смоленской областях, в Краснодарском и Пермском крае, Республиках Коми и Чувашия.

Многое будет зависеть от экономической ситуации. Важным фоном станут выборы президента братской Беларуси 9 августа, которые уже сопровождаются акциями протеста и будут воодушевляюще действовать и на оппозицию в России. Печать