Бутина: Представители США использовали меня в корыстных целях

26 октября исполнился год, как Мария Бутина вышла на свободу из американской тюрьмы. В интервью «Новым Известиям» она рассказала о своей книге про дни в заключении, об уголовном преследовании и о жизни после освобождения.

О студентке Марии Бутиной узнали сразу в нескольких странах мира после того, как в июле 2018 года ее арестовали в США. Россиянке инкриминировалось участие в заговоре с целью ведения деятельности в пользу правительства России на территории Америки, также ее обвинили в том, что она не зарегистрировалась в качестве иностранного агента. В декабре 2018-го Бутина пошла на сделку со следствием и частично признала вину. В апреле 2019-го Федеральный суд в Вашингтоне приговорил россиянку к 18 месяцам заключения. 26 октября прошлого года Бутина вышла на свободу, и была депортирована в Россию.

На протяжении заключения россиянка вела дневник. Записи легли в основу ее книги «Тюремный дневник». Книга издательства АСТ поступит в продажу в ноябре 2020 года.

— Мария, расскажите, как вы вели дневник в тюрьме? Какие сложности возникали?

— В самом первом месте, где меня держали — это был Вашингтонский изолятор, мне выдали маленький стерженек от ручки. Это было мое самое главное сокровище. Я писала абсолютно на всем — на оборотной стороне судебных документов, на формах, которые выдавали в тюрьме для разных жалоб — никто мои жалобы все равно не рассматривал и не решал, поэтому для меня это была ценнейшая бумага. Ну и все, что было под рукой, извините, и туалетная бумага шла в ход. Поэтому везде, где я могла писать, я писала.

Настоящую ручку я смогла получить только через месяц — в моем случае, видимо, считалось, что я могу ее применить как оружие. Поэтому на разрешение обычной шариковой ручки потребовался специальный документ от начальника тюрьмы. Но, к счастью, мои адвокаты в работе с нашими консулами добились получения ручки.

— Не боялись ли вы, что записи изымут и используют против вас?

— К моменту освобождения накопилось 1200 страниц дневниковых записей. Часть из них я сразу же передавала своим адвокатам — буквально по одному листочку — боялась, что их изымут. Часть из них я была вынуждена отправить почтой. Очень переживала, что их прочтут, изымут и т. д., поэтому использовала систему шифрования.

Люди думают, что система шифрования — это когда каракулями пишут. Конечно, это не так. На самом деле, это просто иносказательный язык, его никто не отменял. Ты описываешь какие-то обыденные вещи из быта, а на самом деле под ними скрываются имена агентов, какие-то события.

— Все ли записи удалось сохранить?

— Практически все записи удалось сохранить. Ряд моих дневников все-таки где-то потерялся, но не много. Когда я начала заниматься расшифровкой, я обнаружила, что страницы идут не подряд. Некоторое количество страниц я все-таки утратила, но это не помешало мне восстановить полную картину событий.

— А как возникла идея написания книги?

— Мой дедушка всю свою жизнь вел дневники. Когда он умер в 2011 году, мне достались в качестве наследства его дневниковые записи. Перед своей смертью он говорил мне, что рассчитывает, что семейным летописцем, так скажем, буду я. Для меня это был большой кредит доверия.

И, на самом деле, дневники я вела еще до тюремного заключения. Но, к сожалению, они сейчас находятся в архивах ФБР. У меня изъяли четыре огромных тетрадки моих дневников за те два года, что я жила в Америке. К сожалению, мне удалось получить обратно только дедушкин дневник, который для меня является очень дорогой вещью. Я брала его с собой в Америку — как пример, как напоминание о том, что я должна вести дневниковые записи. Его мне удалось отбить, а свои дневники, к сожалению, нет. Боюсь, что я больше никогда их не увижу. Зато я прочитала их в камере для допроса в переводе на английский язык.

— Это книга про эмоции или про факты?

— Скорее, про факты. Я хотела донести правдивую историю. Она описывает не столько день за днем пребывания в тюрьме. Это квест, который разделен по этапам — первая тюрьма, вторая тюрьма. Там есть элементы быта, но там и раскрывается вся история целиком — как я училась, жила в Америке, там есть флешбэки из памяти людей, которые сыграли ключевую роль в моем деле. Поэтому я прохожусь по всей истории. Это не просто книга про эмоции, хотя, естественно, какие-то мои рассуждения там тоже есть.

— Говорят, что в книге есть фрагмент про Владимира Путина. Это правда?

— Да. Это определенная часть из моих воспоминаний, правдивая часть. И она определенным образом, на мой взгляд, объясняет, почему случилось так, что Владимир Владимирович несколько раз выступал в мою защиту.

— Сложно ли вам было пережить то, что с вами произошло, еще раз?

— Безусловно. Дело в том, что писала книгу, находясь на самоизоляции. С одной стороны, для меня это было великое благо, потому что я из одной изоляции попала в другую. Я не могла уехать к родителям из-за пандемии. Поэтому я оказалась заперта дома, я занималась расшифровкой и печатала на компьютере свою книгу. От первого до последнего слова в ней — это мои слова. Не было никаких писарей, которые писали за меня.

Но с другой стороны, это было сложно. Для того, чтобы написать все так, как оно было, пришлось пережить события заново. И это, конечно, было очень тяжело. Мои родители знают об этом, я беседовала с ними в процессе написания книги. Это было тяжело. Такое ощущение, что заново там оказалась.

— На какую аудиторию рассчитана ваша книга? В чем ее основной посыл?

— Моя книга для любого человека. Мораль заключается в двух вещах. Первая — от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Вторая — каждый человек видит то, что он выбирает видеть. Было много тяжелых моментов, которые я описываю в своем заключении, но по большей части эта книга о надежде, о свете и вере, которые можно найти даже в самое темное время, даже в самой ужасной тюремной камере. Мы не можем изменить того, что с нами происходит. Но мы можем изменить наше отношение к тому, что случилось.

За меня стояла вся страна, и я не имела права сдаться. Эта книга именно об этом. О том, как пройти через сложности, которые бывают у каждого. Я не думаю, что у меня было самое страшное, что могло случиться — у кого-то болеют и умирают родные и близкие, и это намного страшнее. Поэтому я думаю, что эта книга поможет тем, кто оказался в сложной жизненной ситуации, и может быть ему будет полезен мой совет.

— Расскажите о самом запоминающемся моменте из тюрьмы, описанном в книге?

— Один из самых эмоционально ярких моментов из тюрьмы, описанный в книге, я так завуалировано скажу, — это не тяжелый момент, это, наоборот, момент, когда среди ужаса тюрьмы те заключенные, которые находились со мной, очень помогали мне — особенно чернокожие. Они на мой религиозный праздник решили сделать мне подарок. Я не буду раскрывать детали, но я посмотрела со всем с другой стороны на особо опасных заключенных, которых, что греха таить, я в тайне, наверно, осуждала. И тогда мне было очень стыдно, что я судила этих людей.

— Планируется ли экранизация книги?

— Я веду переговоры и открыта для предложений. Потому что я хочу, чтобы то, что произошло, было донесено, безусловно, это будет в художественной форме, но все же максимально приближено к реальности. Я думаю, что к какому-нибудь консенсусу с кем-то мы придем. Для меня самое главное, чтобы с человеком, который будет заниматься экранизацией моей книги, мы были идеологически близки.

— Давайте теперь поговорим о том, без чего бы не было вашей книги. Как вы считаете, почему оказались на скамье подсудимых?

— Это, безусловно, было политическое дело. Американцам просто нужно было найти, так скажем, козла отпущения, на которого повесить все существующие проблемы. Вы знаете, что там развивался очень активно скандал, связанный с якобы вмешательством России в выборы, и им просто надо было найти виновного. Причем эти проблемы внутренние, американские. Ни я, ни Россия к этим проблемам никакого отношения не имеем. Это внутренние разборки американского истеблишмента. Причем намного глубже разборки, чем мы с вами видим в рамках президентской кампании. Многие люди называют это дип стейт, или глубинное государство. Но это тема для отдельной беседы, даже, думаю, для отдельной книги. Я действительно много общалась с представителями американского истеблишмента, чтобы понять, насколько сложно все устроено внутри.

— А было ли в деле против вас то, что соответствовало действительности?

— Безусловно. Из того, что мы видим сегодня в прессе, очень много спекуляций, но есть и правдивые вещи. Я про них тоже рассказываю в своей книге. В чем-то угадали, конечно.

— В СМИ писали, что вы признали вину, чтобы вам не дали большой срок. Это так или были и другие причины?

— Это намного сложнее. Дело все в том, что вопрос признания своей вины для меня стоял следующим образом: я в сговоре осталась виновата одна, никого больше по моему делу не привлекали — такая ситуация меня вполне устраивала. Поэтому, взяв на себя эту вину, я сделала лучшее, что могла сделать. Для меня было важно, чтобы дальше никаких спекуляций по этому поводу не выдвигали. И я считаю свою цель достигнутой. Меня бы все равно приговорили, я это прекрасно понимала, но если можно было остановить репрессивную машину в отношении других людей, признав себя виновной, я бы это сделала и еще раз.

— А если вернуться в прошлое. Вы бы изменили что-то в вашей жизни, зная, что против вас будет заведено дело?

— Да. После первого же обыска, он был в апреле 2018 года — об этом неизвестно прессе, я пишу об этом в книге — я бы пошла в посольство, но, к сожалению, я не сделала этого. Там бы мне помогли. Но из песни слов не выкинешь, все, что ни делается, все к лучшему — даже такие испытания нам даются не зря.

— Но после этих первых обысков вы все-таки были готовы к дальнейшему развитию событий, аресту?

— Мне кажется, ты никогда не готов к тому, что тебя могут арестовать. Но нет, я совершенно не знала, мне же дали разрешение на прохождение практики и продлили визу. Я думала, что все хорошо. Поэтому это был гром среди ясного неба — для меня. Но как в целом оказалось, нет. Это была череда спланированных действий. Анализируя потом, это четко видно.

— А какова была ваша истинная цель поездки в США?

— Я училась. Действительно, училась. Закончила магистратуру, получила диплом магистра в области международных отношений специализации в кибербезопасности — диплом с отличием. Я работала на кафедре, получила разрешение на прохождение производственной практики — это еще продлило мне визу на год. После этого меня арестовали.

— А почему выбрали для обучения именно США?

— Я свободно говорю на английском языке. Действительно, образование в штатах отличается от нашего. Мне хотелось посмотреть, как это устроено. Безусловно, есть плюсы и минусы и в нашей системе образования, и в их системе образования. Это принципиально разные подходы к обучению.

— Вы планировали надолго остаться в штатах после окончания обучения?

— Нет, я хотела пройти практику. То есть, получить там именно работу по специальности, это бы делало меня более востребованным специалистом на родине.

Но ментально мне Америка не подходит. Мне очень тяжело давалась адаптация к американскому образу жизни. Есть люди, которые легко адаптируются к переезду по ту сторону Атлантики. Россия и США находятся на, так скажем, противоположных сторонах подходов к человеческому устройству. Мы все-таки коллективисты в определенном смысле и склонны к социальному государству. Американцы либералы и индивидуалисты. Это другая концепция. Для того чтобы, допустим, ее сменить нужно было бы полностью отказаться от своей родины, сказать, что все, что было до этого, — плохо. Я этого не сделала, я всегда выступала в поддержку своей страны, а такие в Америке не нужны.

— Как вы считаете, могли ли вас использовать в корыстных целях представители России или США?

— Представители США использовали меня в корыстных целях. Я об этом тоже говорю в своей книге. Да, был, к сожалению, человек, который, так скажем, нашел, как меня применить в своих финансовых махинациях. Но об этом читайте в моей книге.

— А что насчет России?

— В России таких людей не было. Я от России никогда никаких денег не получала. Естественно, никакой деятельности под контролем российского правительства не вела.

— Кто дал показания против вас по делу? В каких вы отношениях состояли с этим человеком?

— Я в своей книге говорю, кто был так называемым пациентом номер 0. То есть, это человек, с которого все началось. У нас с ним были личные взаимоотношения, достаточно глубокая духовная связь. И то, что он сделал, я ему прощаю. Как, собственно говоря, и всех фигурантов, которые даже сделали из ряда вон выходящее в моем деле.

Но могу так сказать, что на сегодняшний день он находится под уголовным преследованием, и его позицию американская власть ему, конечно, не простит. Он выступил с заявлением в мою поддержку уже после того, как меня приговорили, рассказал, как он работал на ФБР, но американское правительство это не оценило.

— В СМИ писали, что перед вами извинялась судья. За что и при каких обстоятельствах?

— Немного не так. Передо мной извинялась прокуратура за выдвинутые против меня обвинения, что я предлагала секс за власть. Они, действительно, извинились, причем сделали это публично. Они сказали, что неверно интерпретировали мои сообщения, которые переводили, и взяли обратно свои слова. Тем не менее, это никак не изменило мою картину, потому что моя репутация была разрушена полностью.

Что касается судьи, судья указала на это прокуратуре, сделала ей замечание, сказала: «Извините, вы не должны себя так вести, потому что мне хватило пяти минут, чтобы понять, что вы не только неправильно интерпретировали, но и целенаправленно это сделали».

— К вашему делу было большое внимание в России, в частности, высокопоставленные чиновники обращались к США с просьбой отпустить вас. Как вы думаете, почему вашей персоне уделялось такое внимание?

— Потому что это было вопиющее дело. Вопиющая несправедливость. Я была политической заключенной. То отношение, которое ко мне применялось в местах лишения свободы, то, как меня пытали, издевались — я думаю, что моя страна просто не могла остаться равнодушной. Россия выступает и по другим случаям. Я думаю, что мой случай просто был очень ярким. Сложно, наверно, было остаться равнодушным в этом случае. Но здесь большая роль, конечно, принадлежит моей семье. Мой папа очень активно педалировал эту ситуацию в прессе. Я думаю, что эта роль была очень важна.

— Что бы вы делали в США в те годы, если бы вас не арестовали?

— Я бы прошла практику в области кибербезопасности, как хотела. Хотя, вообще-то говоря, я получила разрешение, в котором было указано, что я буду работать помощником профессора на кафедре, доктора наук. То есть, у меня в дальнейшем научная деятельность планировалась еще какое-то время. Но тому не суждено было случиться. Больше в США я не поеду никогда.

— Почему?

— Когда я вернулась в Москву, мне выдали документ, где написано, что для меня запрет на въезд в США пожизненный. Но и не сказать, что я туда сильно хочу.

К американцам как к народу я отношусь прекрасно, у меня осталось немного, единицы, но, тем не менее, верных друзей, которые поддерживали меня в это тяжелое время. Это мой близкий друг, американский писатель Джеймс Бэмфорд, безусловно, мои адвокаты, которые изначально взяли дело, не понимая, что у них вообще какие-то деньги за это будут — они работали совершенно бесплатно, сделали все возможное, чтобы я смогла выйти на свободу. Большая благодарность и Джорджу О’Нилу, который меня поддерживал.

Но к Америке как к государству, как к государственной машине я отношусь крайне негативно, потому что я полагаю, что это тоталитарная система, и мне очень жаль американцев, как народ.

Однажды в одном из интервью американскому телеканалу «60 минут» меня спросили, не боюсь ли я стать инструментом российской пропаганды. Я сказала, что мечтаю стать инструментом пропаганды, но только американской — чтобы через меня американцы, наконец, узнали, что происходит в их местах лишения свободы. А США — это самая сидящая страна. Мне хотелось рассказать, как люди вообще оказываются в таких условиях, как живут чернокожие в гетто. Вообще я прогнозировала эти бунты, я говорила об этом, но, к сожалению, все это вырезали из интервью. Поэтому я очень надеюсь, что, когда выйдет моя книга, что все-таки американцы ее прочитают и возьмут обратно власть в свои руки. Я работаю над возможностью ее перевода на английский язык, но для меня было принципиально сначала выйти в России.

— Чем помимо книги вы занимались в прошедший год на свободе?

— Основная моя деятельность была сфокусирована на защите граждан России, которые сейчас находятся в местах лишения свободы, под следствием. Сегодня в рамках деятельности в экспертном совете при уполномоченном по правам человека и в Общественной палате РФ я веду конкретные случаи таких людей, их очень много по миру. На сегодняшний день на контроле находятся 43 случая. Это не только США, это и страны Азии, Европы. Все, что я могу, я делаю — взаимодействую с государственными органами, общественными организациями, мы также занимаемся сбором денег, во многих случаях успешно — для того, чтобы хоть какую-то помощь оказать тем людям, которые находятся в такой ситуации.

Но и параллельно в рамках Общественной палаты и в рамках экспертного совета при УПЧ мы приступили к проработке возможности создания некоего государственно-частного партнерства, некой системы помощи нашим согражданам, которые оказались в тяжелых ситуациях за рубежом. Мы только в начале пути, со стороны государственных органов есть ощущение, что в ближайшие годы нам улучшения ждать не стоит, русофобские настроения будут только нарастать, поэтому нам нужно вырабатывать именно систему «своих не бросаем». Нужно смотреть на проблему в целом. Я думаю, что сам бог велел мне заниматься этим.

— А что вы можете сказать насчет дела Марии Лазаревой?

— Она находится на территории посольства, значит, государство ей помогает. Ее ситуация находится на контроле также у меня в Общественной палате. Мы знаем об этой проблеме. Сегодня самое главное, что удалось сделать, это то, что она находится на территории Российской Федерации — я имею в виду на территории посольства, это считается территорией РФ. Мы очень надеемся на дипломатическое урегулирование этого вопроса, чтобы с человека были сняты обвинения, и она была отпущена на родину. Но на сегодняшний день она пребывает в подвешенном состоянии, потому что другого варианта пока Россия предложить не может. Но, тем не менее, мы очень рассчитываем, что именно путем дипломатических переговоров нам удастся прийти к какому-то результату, чтобы человек смог вернуться к семье, а уголовное преследование в отношении нее было прекращено. Здесь особо больше нечего сказать. Просто ситуация, действительно, тяжелая.

— Какие изменения произошли с вами с момента заключения под стражу?

— Кардинальные изменения. За эти полтора года я очень многое поняла. В частности, самое ключевое — я не думаю, что раньше я в полной мере осознавала, насколько для меня дорога моя родина и насколько я дорога ей. Говорят, что настоящий друг познается в беде — вот, про мою ситуацию это вполне справедливо. Когда это все случилось, буквально все от президента до жителя Алтайской деревни встали на мою защиту. На сегодняшний день я чувствую себя в неоплатном долгу перед родиной и сделаю все возможное, чтобы помочь тем, кто оказался в ситуации, аналогичной моей.

Я не думаю, что до заключения я в полной мере понимала, что паспорт гражданина Российской Федерации так много значит. Но жизнь показала мне, что это именно так.

— А вас устраивает жизнь в России?

Безусловно, говорить, что есть где-то град на холме, неправильно. В каждой стране есть проблемы. В России они тоже есть. И в меру своих возможностей я занимаюсь вопросами защиты наших сограждан за рубежом. С другой стороны, я состою в комиссии по взаимодействию с общественными наблюдательными комиссиями — это те самые, что занимаются общественным контролем российских тюрем. Поэтому эти случаи я тоже веду, в том числе, слежу за условиями содержания.

За последний год мне удалось посетить три женских колонии, в том числе колонию для женщин-рецидивисток. Для меня важно, чтобы то, через что мне пришлось пройти в США, ни в коем случае не повторялось в России. Я последовательно выступаю против применения длительного пребывания в карцерах, потому что сама провела четыре месяца в камере одиночного содержания. Это неправильная тактика, она считается пыткой и не должна применяться к людям.

Что касается самой России, то пандемия особенно сильно ударила по нашей экономике. Я думаю, что сейчас основное внимание нужно фиксировать на экономическом восстановлении. Опять же делать это нужно всем вместе. Но со своей стороны могу сказать так — заниматься всем невозможно, поэтому я выделяю для себя ту область, в которой я считаю мое применение наиболее эффективным. Если понадобится моя помощь в каких-то еще направлениях, то я готова сделать все возможное, и невозможное тоже.
Печать