Что связывает съезд Трудовой партии Кореи с событиями в США?

Аннотация

Весьма квалифицированными аналитиками и экспертами давно и многократно говорилось о том, что раскол Корейского полуострова и корейской нации, когда начнется его преодоление, со всей неизбежностью поставит в повестку дня вопрос сочетания и совмещения экономической мощи Юга с военной, в том числе ядерной, мощью Севера. Поэтому, в отличие от США, Южная Корея не заинтересована в северокорейской денуклеаризации.

Завершающийся в Пхеньяне VIII съезд Трудовой партии Кореи (ТПК) — вообще-то, событие очень значительное, в силу ряда причин намного превосходящее, казалось бы, своими масштабами удельный вес КНДР в мировой экономике и даже политике. В частности, уже приходилось упоминать, что, провозгласив курс на выдержанную в антиамериканских тонах дружбу с КНР и Российской Федерацией, северокорейский партийный форум, возможно, уложил закладной камень в фундамент будущей «большой» евразийской интеграции. Ибо с КНДР, помимо российско-китайского сближения, все более походящего как минимум на политический союз, тесно связаны и интересы неформального ядерного «консорциума», нити которого протянуты в Пакистан и через него — в Иран и Саудовскую Аравию (поговаривают, что тянутся они и еще дальше — через Турцию на Украину). С точки зрения информационной политики мировых СМИ, съезду ТПК просто «не повезло» совпасть с известной внутриполитической интригой и вызванными ею событиями в США, которые ввиду форс-мажорного характера на время затмили все остальные мировые новости. Впрочем, как знать: учитывая, что окончательное решение о проведении съезда было принято совсем недавно, на предновогоднем пленуме партийного ЦК и на фоне уже охватывающей США смуты, не исключено, что так и планировалось. И перед нами многоходовка, которая еще «сыграет», и подлинный смысл которой прояснится позднее.

Что наводит на такие мысли, увязывая VIII съезд ТПК единой логикой с указанными событиями в США? Разных аспектов этой взаимосвязи, включая не вполне проявленные в публичной сфере, может быть множество; копаться в них — гадать на «кофейной гуще». Более или менее достоверно, тем не менее, можно судить о двух из них. Первый связан с известным эпизодом января 2018 года, с которого и начался диалог Ким Чен Ына и Дональда Трампа. Как раз в эти дни три года назад власти американских Гавайских островов оповестили жителей сигналами тревоги о «ракетной опасности». Впоследствии тему замяли, но дотошные журналисты выяснили, что происходило это не на пустом месте. Просто некая неопознанная субмарина якобы неожиданно выпустила из акватории, прилегающей к Корейскому полуострову, две ракеты — одну по Гавайям, а другую — по Японским островам. Якобы этот удар был зафиксирован, а ракеты уничтожены расположенными в регионе силами американской ПРО. Якобы никакого радиоактивного заражения океанских вод после это выявлено не было, что позволило сделать вывод, что ракеты шли учебными «болванками» или в обычном, а не в ядерном снаряжении. Якобы после ликвидации ракет американские военные ликвидировали и саму подлодку. Локальный информационный шум, поднятый в СМИ Гавайского штата и американских региональных союзников, был немедленно заблокирован спецслужбами. Жителям островов, получившим соответствующие оповещения по мобильной связи, объявили то ли об «ошибке», то ли об «учебном» характере тревоги. По горячим следам, пока тема еще оставалась актуальной, принялись гадать о государственной принадлежности как бы уничтоженной подлодки. Назывались разные варианты, подтверждения впоследствии не получившие; по последней версии, после появления которой все связанное с этим инцидентом и было «замято», субмарина принадлежала экстерриториальному «глубинному государству», у которого, как таким образом выяснилось, имеются собственные вооруженные силы, в том числе стратегические военно-морские, оснащенные ракетно-ядерным оружием. В смысле «made in USA», но американскому военному командованию не подчиненные.

Политический смысл этой акции, который Трамп «прочитал» безукоризненно, заключался в попытке определенных сил, возможно, связанных с «глубинными» оппонентами Белого дома из Демократической партии, спровоцировать в дальневосточном регионе крупный военный конфликт, использовав для этих целей интенсивно закручивавшуюся спираль военно-политической напряженности между США и КНДР. Именно поэтому Трамп и попытался если не развязать этот опасный «узел», то хотя бы ослабить в нем напряжение, вступив с северокорейским руководством в переговоры, и тем самым предвосхитить подобные дальнейшие провокации. Если смотреть на итоги диалога с этой точки зрения, то его участникам, с одной стороны, удалось пройти между Сциллой и Харибдой: новых провокаций действительно удалось избежать, и при этом ни одна из сторон — ни Пхеньян, ни Вашингтон — не поступилась принципами. Однако не исключено, что Ким Чен Ын, небезосновательно ожидавший от Белого дома в сложившихся условиях большей сговорчивости, был разочарован и потому после трех встреч, которые не принесли реальных результатов, разговор был прерван. Пока в Вашингтоне у власти оставался Трамп, стороны сохраняли статус-кво; когда же сейчас на пороге президентской резиденции появился Джо Байден, потребовалось уточнить позицию, что и проделал VIII съезд, объявивший США «главным врагом», надо полагать, в лице вскоре приходящей новой администрации. Ибо понятно, что упомянутая провокация с ракетами с высокой степенью вероятности была спланирована и осуществлена как раз ее, новой администрации, концептуальными поводырями, которые рискнули «высунуться» и засветились вынужденно. И только потому, что при главнокомандующем Трампе не располагали возможностями использовать в провокационных целях регулярные вооруженные силы США. А сейчас у них такие возможности появляются.

Вторым аспектом, указывающим на взаимосвязь событий в КНДР и США, который ценен именно тем, что является очевидным, не нуждающимся в доказательствах следствием того и другого, стало нашумевшее интервью южнокорейского профессора Ким Дон Ёпа из сеульского Института проблем Дальнего Востока (ИПДВ). Этот институт является одним из структурных учебных единиц Университета Кённам, расположенного на юго-востоке страны, в Чханвоне. Гуманитарная исследовательская повестка университета и его подразделений, включая ИПДВ, а точнее, начиная с него, напрямую связана с вопросами глобализации. Причем они рассматриваются через методологически передовую, но не вполне приемлемую для не афиширующих ее глобалистов призму взаимодействия глобального и локального, которая в целом отражает реальное положение дел. Уточним эту формулу, которую автор этих строк приводил неоднократно: глобализация = глокализация + фрагмеграция. Первое слагаемое здесь представляет собой эрозию государств с передачей их полномочий «наверх», в глобальные и транснациональные структуры и «вниз» — в местные и локальные, а второе — сочетает фрагментацию национально-цивилизационных идентичностей с интеграцией «освобожденных» от них экономик. Остается также напомнить, что Университет Кённам работает, помимо академических структур, с властями и крупным бизнесом, сплав которых составляет историческую особенность южнокорейской модернизационной модели, основанной на именуемых «чеболями» финансово-промышленных группах.

О чем говорит южнокорейский профессор Ким? Как транслируют многочисленные, в том числе российские, СМИ, он рассматривает итоги VIII съезда ТПК под углом возможной интеграции Севера и Юга, учитывая, что ни Ким Чен Ын, ни южнокорейский президент Мун Чжэ Ин никогда не отказывались от рассуждений на эту тему, в том числе регулярно обсуждали ее на двусторонних встречах. Фигурирует она и в Пханмунджомской декларации — двустороннем документе, подписанном лидерами КНДР и Республики Корея 29 апреля 2018 года, который даже в названии содержит формулировку «о мире на Корейском полуострове и его процветании и воссоединении». Комментируя доклад на съезде ТПК северокорейского лидера, Ким Дон Ёп подчеркивает, что Пхеньян ожидает от Вашингтона, но прежде всего от Сеула конкретных шагов навстречу. «Северная Корея, — подчеркивает ученый, — не любит, когда есть только слова, а дел нет. Если не собирались выполнять обещания, не стоило и говорить о них», — воспроизводит он логику Ким Чен Ына, отмечая, что в свете сказанного им на съезде, Сеулу целесообразно изменить подход. И от пресловутой «денуклеаризации», то есть ликвидации северокорейского ядерного потенциала, перейти к его сохранению на основе баланса вооружений. То есть их взаимного сдерживания и ограничения.

О чем идет речь? Весьма квалифицированными аналитиками и экспертами давно и многократно говорилось о том, что раскол Корейского полуострова и корейской нации, когда начнется его преодоление, со всей неизбежностью поставит в повестку дня вопрос сочетания и совмещения экономической мощи Юга с военной, в том числе ядерной, мощью Севера. Поэтому, в отличие от США, Южная Корея не заинтересована в северокорейской денуклеаризации. В Сеуле хорошо понимают, что в случае ее реального осуществления объединенная страна окажется мощной экономикой, но при безъядерном статусе по-прежнему будет нуждаться в американской защите. Об этом, например, говорит опыт объединенной Германии, которая, превратившись в экономического гиганта и локомотив Европейского союза, в политическом и военном отношении остается карликом и оккупированным, лишенным суверенитета вассалом США. Между тем если бы та же Германия или будущая единая Корея располагала бы или будет располагать ядерным оружием, это коренным образом меняет ее международное положение и статус, превращая страну, учитывая высочайший уровень ее экономического развития, в фактическую сверхдержаву. В этом и состоит тот самый консенсус, который на своих встречах демонстрируют говорящие об объединении лидеры Севера и Юга. И профессор Ким Дон Ёп, надо полагать, транслирует именно эту позицию, учитывая по сути околоправительственный статус университета, который он представляет, а также соответствующий информационный резонанс от его выступления.

Ничего удивительного, на наш взгляд, нет и в том, что эти мысли, которые уже минимум десятилетие бродят по правительственным кабинетам как в Пхеньяне, так и в Сеуле, прорвались в публичную сферу именно на фоне американского кризиса. Показательно: общественность США, в том числе околовластная, настолько увлечена внутренней борьбой, что никак не комментирует решения VIII съезда ТПК, упуская достаточно важный сюжет в динамике текущих событий. Это закономерно: распадавшийся СССР тоже в свое время сдавал одну позицию за другой, и не из-за слабости, а ввиду занятости различных групп элит внутренней борьбой.

Предсказывать, как именно, в каких деталях развернутся последующие события на Корейском «фронте» — дело неблагодарное. Но все начинается со слов и формулировок, которые прозвучали. Впервые на весь мир, который, заметим, их услышал и растиражировал. Первый вывод, который в связи с этим напрашивается. Планета настолько устала от американского доминирования и настолько психологически готова и мечтает от этого доминирования освободиться и избавиться, что первое же дуновение ветра «большого» кризиса в Вашингтоне отзывается от него на очень больших расстояниях. Вопрос корейского объединения — просто «первая ласточка», которая, конечно же, весны не делает, но тенденцию тем не менее указывает безошибочно. Подвижки, причем серьезные, могут пойти и дальше, «эффектом домино» — лиха беда начало! Достаточно посмотреть, как, в каких прежде немыслимых выражениях те же европейские лидеры комментировали штурм американского Конгресса. Это, конечно, другая тема, как такой же другой темой являются перспективы практической реализации того, о чем даже не говорит, а пока, скорее, намекает южнокорейский профессор. В частности, нам, в России, необходима своя, а также совместная с Китаем серьезная и обстоятельная научно-практическая дискуссия с анализом хода и последствий таких тектонических перемен в Дальневосточном регионе, как возможность становления единого корейского государства, его идеологии, политики, экономики, геополитических интересов и возможностей и т.д. Как это может повлиять на региональный и глобальный баланс? Каким образом и в каком направлении трансформируются вызовы и угрозы, исходящие, например, от расширяющегося японского реваншизма, учитывая как сохранение его поддержки со стороны США, так и ее возможную утрату, если внутренние процессы за океаном пересекут «красную черту» невозврата? Безусловно, «где надо» эти темы разрабатываются на уровне профессиональной аналитики. Но для широкого общественного мнения, от настроений которого при формировании внутренней и внешней политики зависит очень многое, данный круг вопросов пока остается Terra incognita. И научному сообществу, внимательно присмотревшись к итогам съезда правящей партии КНДР и первой реакции на них юга полуострова, этой проблемой следует озаботиться. Не срочно, не торопясь, но целенаправленно, последовательно и обстоятельно. Печать