Медведев - о "Единой России", выборах, влиянии на IT-гигантов

Рано или поздно голосование во всём мире перейдёт в онлайн. Такое мнение в эксклюзивном интервью RT высказал зампред Совбеза России, председатель партии «Единая Россия» Дмитрий Медведев. Комментируя тему вмешательства в выборы, он отметил, что «цифровые гиганты поднадоели всем, в том числе США», и указал, что Россия должна иметь инструменты влияния на зарубежные цифровые платформы. Также Медведев ответил на вопрос о политической конкуренции в России и рассказал, что думает о блокировке Трампа руководством западных соцсетей.

— На телеканале RT «Эксклюзивное интервью». Сегодня мы будем говорить с Дмитрием Медведевым, председателем партии «Единая Россия» и заместителем председателя Совета безопасности Российской Федерации. Дмитрий Анатольевич, спасибо большое, что согласились с нами встретиться.

— Добрый день.

— Первый вопрос к вам как к лидеру партии. «Единая Россия» начиная с 2003 года доминирует в политике, занимает большинство в Государственной думе. При этом если на предыдущих выборах, в 2016 году, «Единая Россия» набрала 54% голосов, то в этом — 50%. Во-первых, как вы оцениваете в принципе результаты голосования для партии? И почему, на ваш взгляд, популярность правящей партии снизилась?

— Ну как я могу оценивать такой результат? Это очень хороший результат для партии. Это, конечно, не повод для того, чтобы почивать на лаврах и говорить о том, что всё сделано, партия — правящая партия — пользуется высоким авторитетом. Но это, вне всякого сомнения, результат, который очень и очень солидный. Уверен, что абсолютное большинство парламентских партий в абсолютном большинстве стран таким бы результатом были весьма и весьма довольны. И мы этим результатом весьма и весьма довольны. Мы говорили об этом с коллегами, обсуждали этот вопрос и с участием президента Российской Федерации, который помогал партии в этот период избирательной кампании, и его вклад, естественно, был очень весом — как лидера страны. Поэтому результат хороший. Но это не значит, что всё сделано, что люди всем довольны. Очевидно, что это не так. Это всегда аванс. В то же время, с другой стороны, это возможность посмотреть, что получается, что не получается. Какие точки являются болевыми, на что нужно обратить внимание. Что должно войти в программу, а что уже можно считать действительно в каком-то смысле выполненным. Поэтому мой ответ в настоящий момент таков.

— В этой связи, тогда в чём главная задача «Единой России» в следующем цикле, какие основные приоритеты и в чём отличия с предыдущим избирательным циклом?

— Задач на самом деле две. Задача партии, как любой партии, — исполнять программу, и о ней чуть позже скажу. И задача партии, как силы, которая поддерживает президента Российской Федерации, — всячески способствовать проведению его курса. Способствовать выполнению национальных целей развития, исполнению национальных проектов, исполнению Послания президента. Вот это — двуединая задача.

В отношении того, как способствовать президентским решениям, — здесь более или менее всё понятно. А вот что касается программы — это более сложный инструмент. И формировался он в этом году весьма интересным образом. Почему эта программа называется народной. Действительно, в обсуждении этой программы, и не только в обсуждении, а в формировании предложений в программу, приняли участие около 2 млн человек. И это не фигура речи, и это не просто там члены партии, их, кстати, тоже около 2 млн. Но это именно просто граждане нашей страны. Некоторые из них, вполне вероятно, и не любят «Единую Россию» или, во всяком случае, за неё не голосовали. Но они участвовали в создании этой программы, писали предложения. И наиболее актуальные, наиболее важные из них вошли в эту программу.

Программа начинается с раздела о благополучии человека. Там очень много важнейших вещей. И здравоохранение, и образование, и поддержка семей, и защита людей с ограниченными возможностями по здоровью. И целый ряд наиболее важных для наших граждан проблем. Таких, например, как жилищная проблема, коммуникации. Всё это, причём не в общей форме, подчёркиваю, это не — вот, мы будем там развивать, продвигать, помогать. А именно в формате конкретных решений. Что нужно принять решение такое-то и такое-то. Нужно довести, допустим, уровень доходов до такого-то уровня. Нужно принять решение, допустим, по приобретению такого-то количества автобусов для перевозки школьников. Или автомобилей — карет скорой помощи. Там это всё расписано предельно конкретно.

Именно поэтому я считаю, что эта программа удачная. Там есть, конечно, и другие разделы. Они посвящены развитию экономики, тому, как партия планирует взаимодействовать и с правительством, и принимать решения в Государственной думе. С учётом того, что партия стала снова контрольной для Государственной думы, то есть имеет конституционное большинство. Всё это детальным образом расписано.

Но не менее важно контролировать это. Я и во время прошлой кампании, и во время этой кампании говорил: «Коллеги, наша с вами программа — это не программа, которая очень часто, ну… во многих странах, кстати, так происходит — набор лозунгов, с которыми партия идёт на выборы. Значит, партия победила, прекрасно: программа в сторону — как она исполняется, как там следить за ней, никто этим особо не занимается. Мы и в прошлый раз проводили так называемые программные комиссии. Причём делали это весьма регулярно, с периодичностью в три-четыре месяца. И я всех собирал коллег по партии и спрашивал, как исполняются конкретные разделы программы. И в части, касающейся государственного управления, принятия законов, и в части, касающейся социальной политики, демографической политики. В общем, по всем разделам.

И поэтому я могу сказать без, может быть, такой не то что ложной скромности, но, во всяком случае, скажу абсолютно откровенно: я считаю, что программа, которая принималась в 2016 году, она в значительной степени исполнена. И кстати, именно поэтому граждане нашей страны и проголосовали за «Единую Россию».

Даже несмотря на некоторое снижение, о котором вы говорили, понятно, что, очевидно, это, с одной стороны, какой-то индикатор, с другой стороны, ну что тут скрывать, когда из 225 одномандатников 198 — это представители «Единой России» — это блестящий результат. Что касается чисто партийного результата — он чуть ниже, но это естественно. Трудный период, пандемия, доходы, к сожалению, полезли вниз, к сожалению, есть другие проблемы. Ну и в конце концов, партия же никогда не уходила от ответственности. Партия принимала решения разные. И не всегда популярные. И я считаю, что в этом как раз и есть главная задача правящей партии. Не просто раздавать лозунги, всех целовать, обнимать, говорить о том, что мы сделаем вот это, другое. А на самом деле принимать решения важные в защиту людей. Но, с другой стороны, решения, иногда которые не всегда нравятся. И мне кажется, этот баланс нам удалось соблюсти.

— Партийный список на выборах в Госдуму всегда раньше возглавлял председатель партии, это был Владимир Путин, это были вы. В этот раз партийный список возглавила «пятёрка». И это люди, безусловно, очень авторитетные, профессиональные в своих сферах. Но у них нет опыта в законодательстве. Денис Проценко вообще новый человек в политике. Почему выбор пал именно на этих людей и какое будущее их ждёт в партии?

— Я уже об этом говорил на съезде. Как раз когда мы «пятёрку» предлагали. Партия ведь — это банальность, но это именно так — это не один и не два человека. Это не Владимир Путин, это не Дмитрий Медведев, это не кто-то ещё. Это всё-таки очень такой большой и серьёзный набор людей. Если хотите, такой социальный организм. И задача всегда в том, чтобы искать новых людей. Новых людей для политики. Новых людей, которые принимают участие в политических проектах. Людей, которые являются авторитетными. Людей, которые являются известными. Или в политической сфере, или в профессиональной сфере. И в этом случае я считаю, что мы не ошиблись. Наша «пятёрка» — она имела известную популярность. Люди эти все хорошо известны. В то же время, понимаете, очень важно, чтобы люди, которые приходят голосовать и которые вообще смотрят за развитием политической системы, видели всё-таки новые лица. Но это не совсем должны быть новые лица, они могут быть и совсем молодые, и никому не известные. Но это всё-таки должны быть люди, которые ещё не принимали участие в политических сражениях такого рода. Ну наверное, кроме Сергея Кужугетовича Шойгу, который, собственно, к партии имеет прямое отношение, он её, по сути, создавал, уже 20 лет назад, поэтому в этом плане его фигура, конечно, для партии хорошо известна.

Что касается их будущего в партии. Здесь уже очевидно, что значительная часть из них продолжит профессиональную деятельность на своих рабочих местах. Кроме одного человека — это наша коллега Кузнецова. Она перейдёт в Государственную думу. Но ни один из них не разорвёт, что называется, свои отношения с партией. Они продолжат сотрудничество. Кто-то останется в руководящих органах партии. Кто-то будет просто вести партийные проекты. О чём было объявлено президентом в качестве одной из идей, которые предложила партия, чтобы каждый из участников «пятёрки» один из таких проектов, близкий ему, продолжал вести. Так что в этом смысле их партийное будущее мне представляется вполне блестящим.

— «Единая Россия» — это правая или левая партия? И вообще, на ваш взгляд, должна ли быть у правящей партии какая-то одна ярко выраженная идеология?

— Не должна быть. Это моё глубокое убеждение. Есть и известные политологические теории на сей счёт. А есть, кстати, и нормы нашей Конституции. У нас нет государственной идеологии в том смысле, в котором государственная идеология была закреплена в Конституции 1977 года. Кто подзабыл — в известной статье 6-й. Дело в том, что сейчас любая партия должна заниматься только одним — поддержкой благополучия людей, развитием страны. И, собственно, это прокламируется, объявляется любой политической силой, любой политической партией. Правой ориентации, левой, центристской. Ведь на самом деле набор целей у большинства партий, если отрешиться от каких-то нюансов, — он совпадает. Ну все же мы хотим хорошей жизни — хотим. Все мы хотим, чтобы страна развивалась, — хотим. Все мы хотим, чтобы бедность ушла, — хотим. Все мы хотим, чтобы здравоохранение было сильным и развитым, эффективным, — хотим. Хотим современного образования — безусловно, хотим. У каждой партии это есть. Вопрос только в методах. А вот эти методы далеко не всегда связаны с тем, является ли партия правой или левой.

Нет, конечно, деление партий на правую, так сказать, часть спектра, на левую — оно сохранится. Но посмотрите, насколько зыбким оно становится в других странах. И у нас сейчас, я считаю, что какой-то пропасти идеологической между партиями, вот в том классическом смысле, в котором это было в начале XX века, не существует. Вопрос именно в методах, способах достижения важнейших для страны результатов. А вот здесь есть различия.

Наша партия, «Единая Россия», как мы обычно говорим, и это правда, — это партия реальных дел. Мы стараемся это всё исполнять. То, что зафиксировано, записано, стараемся показывать на собственном примере. Что-то у нас получается, что-то, наверное, не получается, и люди за это нас достаточно строго судят. Они могут проследить просто, что и в чём конкретно наши достижения, в чём конкретно, допустим, наши ошибки. В то же время мы понимаем, что у каждой партии есть своя электоральная база, или база избирателей. И для каждой партии очень важно, чтобы эта база была как можно шире. Именно с этим и связан отказ от идеологии, или смерть партийной идеологии. Поскольку, если партия говорит: «Мы только партия пролетариата», за такую партию сейчас проголосуют, ну, только представители тех, кто себя ассоциирует с пролетариатом. И так далее. Партия, допустим, крупного бизнеса, и так далее. Поэтому в этом смысле всё стало иным, нежели в начале XX века. Но если говорить о месте «Единой России» в политическом спектре, то я бы сказал, что это консервативная или центристская сила.

— Как, по-вашему, обстоит дело с политической конкуренцией в России? Критики говорят, что она снижается. Например, приводят цифры, что к началу предыдущих парламентских выборов в стране было 74 партии, которые могли участвовать в выборах, в 2021-м их только 32. Причём из исчезнувших 47 — 43 были ликвидированы по решению Верховного суда. На ваш взгляд, это тревожная тенденция?

— Вы знаете, это и не тревожная, и не благоприятная тенденция. Это просто факт. Я напомню, что, собственно, решение о расширении возможностей создавать политические организации в форме партии принимал ваш покорный слуга. Я принимал его в 2012 году. Тогда у нас был совсем узкий спектр партий. Потом он расширился, стало много достаточно партий. Но это не значит, что они все должны сохраниться. Часть из них просто не выдержала политической конкуренции, борьбы и просто не нашла финансирование. Не нашла своего избирателя. Часть из них нарушила закон. От них, собственно, и избавился Верховный суд, приняв соответствующие решения. Так что я не вижу в этом чего-то особо тревожного. В то же время, конечно, могут появляться и новые партии. Нам нужно соблюдать те критерии, которые заложены в Закон о политических партиях. Они должны быть всё-таки популярны. На муниципальном уровне, на региональном уровне. А если они претендуют на участие, допустим, в федеральной кампании — и на федеральном уровне.

— Тогда ещё один вопрос по поводу электронного голосования в Москве. Неоднозначно отнеслись к его итогам. Вы знаете, что КПРФ, например, в принципе отказались признавать итоги электронного голосования в Москве. Их кандидаты проиграли кандидатам от «Единой России» именно после подсчёта электронных голосов. Как вы считаете, всё нормально было с электронным голосованием?

— Электронное голосование — это новая штука. По моему глубокому убеждению, рано или поздно голосование во всём мире перейдёт в онлайн. Просто невозможно остановить прогресс.

Вопрос только в одном — в верификации итогов. И вот здесь есть чем заниматься. И здесь и государство своё слово должно сказать, и люди должны верить в те результаты, которые получаются путём электронного голосования, голосования в онлайне. Поэтому за электронным голосованием, вне всякого сомнения, будущее. При этом я считаю, что в ближайшей обозримой перспективе у граждан нашей страны должны остаться обе опции. И возможность проголосовать электронным образом, и возможность проголосовать традиционным путём.

— Как вам кажется, Алексей Венедиктов справился со своей задачей главы наблюдательного штаба? Ему досталось в сети.

— В сети всем достаётся, в этом ничего особенного нет. Алексею Венедиктову тоже. Но мне кажется, что всё в этом смысле получилось. Потому что, понимаете, ведь здесь же вопрос ещё… Вот я сказал о необходимости верификации. Но есть ещё и один элемент, о котором я не сказал. Есть же вопрос удобства. На последней встрече с участием лидеров политических партий, лидеров фракций один наш коллега, а именно Владимир Вольфович Жириновский, в очередной раз озвучил известную идею о том, что голосование должно быть не правом, но обязанностью. И за отказ от голосования — как во многих странах, кстати, — должна быть установлена ответственность. В некоторых штрафная, а в некоторых уголовная. Я думаю, что вряд ли мы пойдём по этому пути. Хотя ещё раз говорю — история мировая это знает. Но удобство голосования для любого современного человека, мне кажется, выдвигается на передний план.

— Закрывая тему организации выборов — в этот раз отказались от массовой трансляции. Она была недоступна массовому зрителю, скажем так. Могли обратиться к ней члены партии, кандидаты, члены избиркомов. Это первый момент. И второй момент — выборы проводились не один день, а три дня. На ваш взгляд, всё это как отразилось в итоге на том, как эти выборы воспринимались?

— Начну со второго момента. Мне кажется, что трёхдневное голосование — сейчас это императив, иначе невозможно. До тех пор пока будет продолжаться пандемия, длительное голосование, трёхдневное, допустим, голосование, абсолютно неизбежно. И ничего плохого в этом нет. Сохранится ли оно потом, когда мы, надеюсь, коллективными усилиями на планете справимся с пандемией новой коронавирусной инфекции, — я не знаю. Но мне кажется, что это достаточно удобно.

Я уж не говорю про те развитые демократии, как бы мы их ни характеризовали, типа Соединённых Штатов Америки, которые голосуют обычно там по месяцу. И почему-то это считается нормальным.

Поэтому три дня в этой ситуации абсолютно необходимый и в то же время достаточный срок. Что касается видеокамер. Вообще это очень дорогая история, страшно дорогая история, если они бесконечно работают. И поэтому здесь же важно не чтобы, вот, — каждый захотел бы — и поковырялся, посмотрел там и так далее. Это, может быть, любопытно. Но гораздо важнее, чтобы опять же была верификация итогов голосования. Чтобы можно было признать голосование на конкретном избирательном участке легитимным, законным. А для этого нужна запись. Запись велась все три дня, с момента начала и до момента завершения. Если есть какие-то сомнения — всё это можно поднять, это будет храниться, по-моему, год. Посмотреть. И на основании этого составить, допустим, иск в суд.

— Целый блок вопросов по поводу выборов в международном разрезе. Вы знаете, что МИД РФ вызывал на ковёр посла Соединённых Штатов Джона Салливана в связи с информацией по поводу вмешательства в наши выборы американских IT-гигантов. И мы все помним, конечно, как после выборов 2016 года, после выборов в Соединённых Штатах, было начато расследование о так называемом русском следе и русском вмешательстве в американские выборы. На ваш взгляд, может российская сторона инициировать подобное же расследование, но уже в отношении американских компаний, вообще, нужно ли это России?

— Не знаю. Но я исхожу из известной латинской формулы quid pro quo — «услуга за услугу». Ну в кавычках, конечно. Если они нам такую услугу предложили, почему бы нет? Я считаю, что вполне можно рассмотреть вопрос о проведении такого расследования. Но это должны решать компетентные органы. Это должны решать правоохранительные органы. Это должна решать наша Центральная избирательная комиссия. В конечном счёте и Министерство иностранных дел в этом должно принять участие. Но, в принципе, если будут достаточные доказательства того, что они вмешивались, — а почему бы и нет?

Во всяком случае, по тем данным, которыми мы располагаем, во время проведения этих трёхдневных выборов на серверы Центральной избирательной комиссии было совершено огромное количество атак. По данным Министерства цифрового развития, приблизительно 50% этих атак происходило из Соединённых Штатов Америки. Ну разве это не повод для того, чтобы начать разборку?

— Вы упомянули про атаку на серверы ЦИК. Мы ещё отметили случаи, о которых говорилось публично, как, например, Google впрямую вмешивалась в российские выборы, размещая на своих платформах, в поисковике Chrome, на видеохостинге YouTube, например, антирекламу на кандидатов от «Единой России», видеоролики, видео, которые были сделаны командой Алексея Навального. Как российская сторона планирует ограничить или наказывать американских IT-гигантов за подобные примеры вмешательства в выборы? И вообще, как можно и можно ли вообще влиять, например, на такую компанию, как Google, чем-то ещё, кроме политических заявлений и, например, штрафов?

— Можно и нужно. Как мне представляется, цифровые гиганты в этом смысле поднадоели всем, в том числе и Соединённым Штатам Америки. Даже администрация Байдена, которая, казалось бы, в какой-то момент имела некое преимущество в этой цифровой среде против команды Трампа, тем не менее уже думает, как я понимаю, о том, чтобы принять специальное законодательство на эту тему.

Смотрите, что происходит. Ведь деятельность всех этих цифровых гигантов зачастую подчиняется только их корпоративным правилам.

Они для себя их приняли — и по этим правилам они принимают свои решения. Кого-то милуют, кого-то казнят. Взяли бывшего президента США везде заблокировали. У него сколько — 85 или 90 миллионов подписчиков — всё, до свидания. Почему? А он не нравится нам. Он там что-то сказал. Но ведь эти решения они сделали не на основании американского законодательства, не на основании судебного прецедента, изданного тем или иным компетентным судом Соединённых Штатов Америки, а на основании своих корпоративных правил.

Слушайте, ну ведь это сейчас огромная сила. Вы упомянули о том, что они делали в период наших выборов. Это вообще-то полное безобразие. Именно потому, что они, по сути, вмешались в политическую жизнь Российской Федерации. Да, в какой-то момент выполнили решение Роскомнадзора и приостановили эту деятельность. Но в какой момент — ровно в день начала голосования. А до этого вся эта машина раскручивалась и, соответственно, пропагандировала эти самые ролики человека, который отбывает уголовное наказание.

Посол РФ в США Анатолий Антонов заявил, что Вашингтон запросил данные о вмешательстве в российские выборы с американской стороны и...
И несмотря на то что, по сути, они показывали ролики уголовника, они это делали для того, чтобы провести свою политическую линию в чужой для них стране. Это полное безобразие. Поэтому мы должны, естественно, на это реагировать. Реагировать можно по-разному. На самом деле можно реагировать при помощи закона, у нас есть соответствующий закон. Он позволяет, допустим, деятельность социальных сетей и такого рода цифровых крупных компаний в какой-то момент ограничивать, блокировать, замедлять, подвергать штрафам. Так что это не только погрозить пальчиком можно. Но это может быть и более серьёзное решение, вообще о запрете деятельности.

Именно поэтому у нас, в соответствии с новым законодательством, с 1 января следующего года вводится обязательная регистрация представительств таких цифровых платформ, где количество участников превышает 500 тыс. Я думаю, что это норма, которая позволит влиять на политику этих компаний в нашей стране. И они должны будут подчиняться этим решениям.

А вообще, к сожалению, всё это я наблюдал даже и на своём опыте. У меня, например, в том же самом Twitter довольно много подписчиков, около 4,5 миллиона. И когда я смотрел рекомендации Twitter, на кого мне подписаться, естественно, первым человеком, которого мне рекомендовали, был Навальный, который отбывает уголовное наказание. Ну разве это не вмешательство в дела другой страны? В чистом виде вмешательство.

— Вы упомянули про вероятный запрет таких западных платформ. Это довольно серьёзное заявление. Много очень в России пользователей того же YouTube. Как считаете, у такого решения не может быть негативных последствий?

— Я сказал не о том, что нужно запрещать. Я сказал о том, что должны быть нормы, позволяющие влиять. Даже Соединённые Штаты Америки сейчас такие нормы, подчёркиваю — государственные, а не корпоративные нормы, собираются принимать. Те же самые процессы идут и в Европе. Они посмотрели, что таким образом можно управлять иностранными избирательными кампаниями, влиять, допустим, на настроения людей, — и тоже озаботились в Евросоюзе на эту тему.

Поэтому и мы должны иметь полный арсенал влияния на такого рода цифровых гигантов. Но это не значит, что их нужно запрещать. Наоборот, если они соблюдают все правила — ну и прекрасно.

Я сам пользуюсь социальными сетями. Это и удобно, и интересно. Надо просто правила соблюдать, законы нужно соблюдать страны пребывания. Ещё раз подчеркиваю, для этого нужно зарегистрировать представительство в стране пребывания. Что в этом особенного, на самом деле? Если у тебя, например, в той или иной стране у той или иной цифровой платформы десятки миллионов подписчиков, ну что странного в том, что ты имеешь некий офис в этой стране? Ведь ты зарабатываешь деньги. Мы про штрафы говорили. Можно же, конечно, и рекламу там прикрутить, ещё что-то сделать. Но ты извлекаешь деньги от деятельности в иностранном государстве и в то же время плюёшь на законы этого государства. С этим человечество вряд ли смирится. Так что, я уверен, подобное законодательство появится практически в любой стране.

— Кто-то из западных лидеров успел назвать выборы в России нелегитимными. Политики некоторых приграничных с нами стран заявили о том, что они отказываются признавать итоги голосования в Крыму. При этом вы уже частично упомянули об этом, США, например, в принципе оспаривать итоги выборов становится всё сложнее и сложнее. Сторонники Трампа — мы знаем, что с ними случилось.

— Ничего хорошего с ними не случилось. Некоторые из них находятся в местах не столь отдалённых. А некоторые из них или значительная часть из них просто заблокированы, выброшены из этих же самых социальных сетей.

— Буквально только что пришла новость, накануне нашего с вами интервью. YouTube обновил свои правила. И там, например, теперь прописано, что они будут удалять контент, где говорится о фальсифицировании выборов в Соединённых Штатах и только что завершившихся парламентских выборов в Германии.

— А про наши выборы там ничего не говорится?

— Про наши выборы пока…

— Очень похоже на их политику. Это называется так достаточно банально, но тем не менее это политика двойных стандартов. Ну а в чём вопрос?

— С одной стороны, мы видим, что на Западе выборы подвергать сомнению запрещается. С другой стороны, российские выборы, например, начинают подвергать сомнению ещё до того, как началось голосование. Как тут можно реагировать?

— Да на это никак не надо реагировать. Можно сказать чуть грубее: собака лает, а караван идёт. Вообще плевать на такие заявления. Мы самостоятельная страна, крупная страна, обладающая государственным суверенитетом на всей её территории. У нас есть своё законодательство. Поэтому, что бы они ни говорили, для нас это не имеет никакого значения.

— Когда российская сторона предложила ОБСЕ ограничить число направляемых в Россию наблюдателей, ссылаясь на коронавирусные ограничения, ОБСЕ в принципе отказалась присылать своих экспертов. Не считаете ли вы это попыткой заранее дискредитировать выборы?

— Конечно, это и есть попытка заранее дискредитировать выборы. Это абсолютно очевидно. Такая неприкрытая, циничная, откровенная попытка. Они ведь что сказали: «Мы вам пришлём по линии БДИПЧ ОБСЕ 500 человек». Ну сейчас же всё-таки сложные условия. Мы им сказали: «Ребята, ну это очень много. В Соединённые Штаты вы прислали 30. В среднем вы присылаете 50. Вам зачем нужны 500? Давайте мы всё это сократим до стандартных норм, и, что называется, welcome, приезжайте». Они говорят, нет, aut nihil, aut Caesar, или всё, или ничего. Или Цезарь, или никто. Ну раз так, значит никто. Но очевидно, что в этом сразу же была заложена определённая вот такая мина, что называется. То есть выборы изначально предполагались нелегитимными.

— Звучали мнения: может быть, нужно было пойти на уступку, бог с ними, разрешить столько наблюдателей, сколько они просят, ну зато можно было бы избежать шума.

— Во-первых, честно говоря, и на шум на этот наплевать — так уж по большому счёту. Во-вторых, я помню выборы в 2008 году, в которых я принимал участие. Они тогда тоже шумели, тоже там что-то говорили про количество наблюдателей, ещё что-то. Ну и что изменилось? Ничего не изменилось.

Понимаете, очень плохо, когда международная организация превращается в институт, при помощи которого пытаются одни страны, группы одних стран, влиять на другие. Ведь для чего вообще ОБСЕ когда-то созывалась, уже забыли все на самом деле. Сейчас это называется Организация по безопасности и сотрудничеству, а вообще это было когда-то Совещание. Ещё это было в далёкие-далёкие 1970-е годы. Значит, для того чтобы стороны, все участники могли найти консенсус по важнейшим вопросам.

А когда при помощи тех или иных институтов на нас пытаются влиять одни страны, а мы, допустим, имеем некоторую иную позицию, то это противоречит сути самой организации. Вот в чём проблема-то. В некоторых случаях решение может быть только консенсуальным, приниматься только на основе единогласия. Почему, например, в Уставе Организации Объединённых Наций существует право вето? Оно подвергается сейчас критике, говорят, что от него нужно отказаться, и так далее. Но в этом есть большой политический международный смысл. Потому что решение, которое не принимается, допустим, одной страной, группой стран, — оно не будет исполняться. А тогда в чём ценность этого решения? В том, чтобы развязать очередную международную потасовку? Начать спорить, обзывать друг друга, ноты предъявлять и так далее. Поэтому мне кажется, что ценность таких организаций и в том числе наблюдательных миссий заключается именно в том, что они основаны на общем согласии.

— Последний вопрос. Накануне выборов было много разных слухов, упражнений по поводу вашей будущей карьеры. Говорили, что вас хотят отправить в кресло спикера Госдумы…

— Что значит отправить?

— Почему вы в принципе решили не избираться, почему, например, вы решили не претендовать на этот пост?

— Ну раз уж вы спросили, этот вопрос, конечно, такой сугубо личный. Но я на него отвечу. Знаете, вообще Государственная дума — это очень важный высший законодательный орган нашей страны, принимающий законы, и работа в нём исключительно интересная. Когда я был ещё молодым юристом и работал в Петербурге, в конце 1980-х — начале 1990-х годов, уже Дума появилась, я размышлял о том, чтобы, вот, интересно было бы где-то в будущем, когда я уже стану совсем таким матёрым юристом, попасть в Государственную думу и принимать законы. И на самом деле это действительно очень интересная работа. Но моя судьба сложилась иначе. Так получилось, что стал главой государства, потом был назначен на должность председателя правительства и работал в этой должности, во всяком случае в последние годы, дольше всех. И это, конечно, коренным образом изменило мою судьбу.

Дело в том, что у бывшего главы государства, бывшего президента не так много возможностей для продолжения трудовой деятельности. Вы знаете, что в некоторых странах бывшие президенты, например, вообще, так сказать, никогда госдолжностей не занимают, а там — лекции читают, там какие-то общественные форумы ведут и так далее. У нас таких правил нет. Но тем не менее всё-таки есть и представление о том, что ты делаешь. Вот сейчас я заместитель председателя Совета безопасности. Председатель Совета безопасности — президент нашей страны. Я занимаюсь важными, интересными вопросами, связанными с обеспечением национальной безопасности нашей страны, обеспечением обороноспособности. И это в известной степени в том числе связано с тем опытом, которым я располагаю, который я получил, находясь на тех должностях.

Если же говорить о деятельности в Государственной думе, это очень тонкая такая работа, требующая согласования интересов, воль, достижения компромиссов между разными людьми, между разными фракциями. Это такая филигранная работа, которую нужно вести в ежедневном режиме. Причём не опираясь на прежние, так сказать, должности, а именно, что называется, просто потому, что так распорядилась судьба и тебя избрали в Государственную думу. Я просто, исходя из этого, могу сказать, что мне представляется — во всяком случае сейчас, — что для бывшего главы государства это не очень правильно. В силу вполне понятных причин. А на самом деле ещё раз хочу сказать, что работа в Государственной думе — она, безусловно, очень интересная, и это такой для многих моих товарищей апогей их карьеры, юридической карьеры. Потому что всё-таки кто бы там ни работал — юристы, не юристы, — но это всё равно законотворчество. А это действительно очень интересно.

— Спасибо вам большое за это интервью.

— Спасибо, Константин. Всего доброго вам и всем зрителям вашего канала. Печать