Солонников: Принуждение к федерализации — этап жизни страны

Дмитрий Солонников - о готовности губернаторов к полномочиям на самостоятельные действия в период кризиса и о том, как это в дальнейшем отразится на принципах федерализации.

«Вирусный» кризис стал триггером, позволяющим определить действенность мер, предпринимаемых региональными правительствами, — губернаторы получили полномочия на самостоятельные действия, и выход из карантина в регионах получился разным.

Ситуация кризиса подразумевает под собой принятие быстрых, оперативных решений и ответственность за их исполнение. Поэтому расширение полномочий губернаторов оправданно, считает политолог, директор Института современного государственного развития, эксперт Центра ПРИСП Дмитрий Солонников.

— То, что страна не едина, нельзя всех под одну гребенку причесывать, было понятно с самого начала. Действительно, и начало распространения коронавируса далеко не во всех субъектах было одинаковым, и сценарии его развития строились по разным принципам... Может быть, совершенно не нужно было вводить одинаковые для всех правила изоляции и общие для всех нерабочие дни. Поэтому то, что выход из карантина и нерабочих дней был организован по-разному, вполне логично, и ничего сверхъестественного здесь нет. Только так, наверное, это и могло происходить.

А самостоятельность губернаторов — интересный вопрос. Проблема не только в том, что именно губернаторы должны были проявить самостоятельность, и нужно посмотреть, проявили они ее или нет. Вопрос ко всей вертикали власти. Для начала давайте посмотрим, кто у нас сейчас губернаторы. Это не те горлопаны-главари, которые были в девяностых годах. Идеология «берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить», как говорил Борис Ельцин, осталась в прошлом. И вот эти «народные трибуны», люди, которые могли бы повести за собой целый субъект, принимать волевые, ответственные решения, они также остались в прошлом.
Весь новый призыв — губернаторы из Садового кольца, которые были очень ответственными сотрудниками в федеральных органах власти, имели большой опыт руководства определенными направлениями, следили за исполнительской дисциплиной, сами умели хорошо готовить документы, отчитываться по заданным им вопросам. Но это разная ментальность. Одно дело — быть хорошим исполнителем при министерстве или в ином федеральном органе власти. Другое — быть лидером региона, решающим серьезные задачи, быть ответственным перед большой массой населения субъекта Российской Федерации, ведь зачастую это средняя европейская страна по численности. Это совершенно разные принципы поведения.

Будучи хорошими исполнителями, губернаторы готовы реализовывать те проекты, которые к ним спускают из Москвы. Для того чтобы в субъектах федерации заработали национальные проекты, чтобы регионы умели получать финансирование из федерального центра, наверное, да, такой призыв был необходим. И вопрос кадрового подбора в регионах стал очень острым в последние годы. Недостаток компетенций, чтобы подготовить документы, — это была проблема, которая сейчас решается. Но это не те люди, которые должны в критической ситуации вести за собой регионы, принимая волевые, ответственные решения. Они хорошие исполнители для спокойной, рядовой работы. Есть рост экономики в один процент — и хорошо, нет никаких серьезных потрясений — и очень хорошо.

Но для кризисной ситуации это проблема. Здесь нужно брать ответственность на себя, принимать неординарные решения, но для этого должно быть совершенно иное воспитание. То есть одно дело — это люди, которые хорошо сдают отчетность о работе завода в спокойный период, отчитываются о бюджетном финансировании перед налоговой инспекцией и правильно выбирают деньги из казначейства. И совершенно другое — люди, которые строят завод в поле и начинают выпуск приборов для танков под падающим снегом за один месяц после эвакуации из блокадного Ленинграда. Вот это — совершенно разный подход. И совершенно разная отчетность, воля, проявление ментальности. Люди, которые хорошо работают в спокойное, мирное время, иногда оказываются неподходящими для кризисной ситуации. И мы сейчас видим переход в кризисную ситуацию, когда нужно принимать волевые решения, нужен не отчет на бумаге, а реальный результат для людей и для всей страны.

И это оказывается проблемой очень для многих, я бы не говорил, что это проблема только губернаторов. Можно то же самое сказать про федеральные органы власти. Что у нас в Министерстве промышленности и торговли, в Министерстве экономического развития, в Министерстве здравоохранения — что-то иное? Нет. Если посмотрим цифры, которые нам называют федеральные источники, — да, в общем никакой серьезно организованной, «прорывной» работы не видно.

В результате президент сейчас активно продавливает политику принуждения государства к федерализации. Принуждение губернаторов брать ответственность на себя, решать задачи для своих регионов, отвечать по этим задачам и перед населением своих субъектов федерации, и перед федеральным центром и отвечать конкретным результатом, а не рассказом о том, что программа создана, деньги выделены... Результат должен быть ощутим не только в красивой презентации из 20 слайдов, которую можно положить на стол. Так что принуждение к федерализации — это очень важный сегодняшний этап жизни нашей страны.

Отвечать за результат

— Децентрализация принятия решений — есть ли риски для федеральных властей?

— Децентрализация, конечно, риск, но это, на мой взгляд, оправданный риск. Ситуация кризиса подразумевает под собой принятие быстрых, оперативных решений и ответственность за их исполнение. Давайте вспомним начало Второй мировой войны, как это прекрасно описано в воспоминаниях Георгия Жукова. Пока все решения принимались в Ставке, Красная армия все время опаздывала с ответными действиями. Пока собиралась информация с фронтов, пока она доставлялась в Москву, Ставка ее обсуждала и разрабатывала директивы, доводила до военачальников, то к моменту, когда они их получали, ситуация была абсолютно иной, можно было все начинать сначала.

Сейчас нечто подобное. Невозможно, чтобы за все в стране отвечал один человек, а остальные только говорили о своем бодром согласии с принимаемыми решениями. Должны отвечать самостоятельно за результат губернаторы, должны отвечать самостоятельно за результат министры, должны отвечать самостоятельно за результат директора крупных корпораций. Не рассказывать о своих проблемах, не просить помощи, а достигать тех целей, которые перед ними стоят. Поэтому — больше ответственности, больше личного участия, не системного, а личного, и, соответственно, новый подбор людей под данный функционал. Да, это, повторюсь, определенный риск. Но в ситуации кризиса по-другому быть не может, каждый должен отвечать сам, на своем месте принимая решения. Губернаторы в том числе. Поэтому децентрализация, без сомнения, должна произойти. Возможно, потребуются новые кадры, и вопросы, где их взять, кто будет формировать кадровый резерв, в какую игру они будут в результате встроены, — это все риски. Но без такого шага риск глобально проиграть в нынешней сложной ситуации еще больше. И, понимая этот расклад, федеральный центр, наверное, и идет на повышение ответственности регионов. В общем, вполне логичный шаг.

— Действия каких губернаторов, прежде всего на Северо-Западе, представляются вам наиболее адекватными?

— Отдельно разбирать каждого большого смысла нет, мне не кажется, что в нынешней ситуации у всех губернаторов было бы какое-то непосредственно свое лицо для того, чтобы преодолевать свой кризис. Вот мэр Москвы Сергей Собянин играл в свою игру, но он — единственный губернатор, имеющий большие собственные амбиции. Если говорить про Северо-Запад, в этой сложной ситуации наиболее заметными были несколько регионов. Был большой негатив по Республике Коми, завершившийся отставкой Сергея Гапликова, хотя не только из-за прохождения карантинного периода она была инициирована. Достаточно долго и заметно ситуация обсуждалась в Мурманской области, но в общем Андрей Чибис ее прошел, и можно сказать, что негатива дальше по Мурманской области нет. В Калининградской области Антон Алиханов прозвучал достаточно неплохо и активно. Позитивно в этой ситуации выглядит Ленинградская область, и Александр Дрозденко ведет ситуацию вполне грамотно, несмотря на то что в начале эпидемии был всплеск числа инфицированных. В общем, выход из нынешних эпидемиологических норм эффективный, понятный, четкий, достаточно организованный, многие предприниматели области говорят, что прекрасно видно, какие меры снимаются, что можно делать, что нельзя делать, что будет дальше, так что Ленинградская область, наверное, неплохо себя здесь проявила.

Первое время мне очень нравилось, что происходило в Петербурге. То, что город достаточно либерально относился к различным ограничениям, как бы в противовес жесткости столичных мер, явно вызывало позитивное отношение населения. Но именно в тот момент, когда страна начала выходить из кризиса, введение обязательного масочного режима усложнило такое восприятие: почему, когда в целом по стране карантинные запреты начинают сниматься, в Петербурге они усиливаются? Тем более что прямо перед этим Александр Беглов под камеры говорил о том, что он проконсультировался с врачами, которые сказали: маски носить необязательно, что это не столь необходимый элемент, а может быть, даже вредный. А потом что произошло? Врачи изменились? Новые советы дали? Есть в данной ситуации какая-то неоднозначность, требующая более четкого разъяснения.

По остальным субъектам никаких серьезных вопросов не было.

Битва будет продолжаться

— Как в целом эта история с «делегированием на места» может сказаться на судьбе губернаторов после завершения эпидемии? Уже существуют версии, что регионы могут быть серьезно перетряхнуты «по итогам», причем в отставку могут быть отправлены не только самые слабые, но и самые смелые, отказавшиеся по тем или иными причинам запускать ужесточающие технологии...

— Это из рассмотрения возможности, что у нас будет реализовываться китайский сценарий, когда по итогам оценки деятельности в условиях карантина будут приниматься кадровые решения. Но если мы говорим о кадровых решениях, то они должны приниматься не только на региональном уровне. Вопросы с управляемостью, экономикой и социальной сферой стоят не только в региональной повестке, большие проблемы, повторюсь, с оперативностью исполнения решений есть и в федеральных структурах власти. Но для губернаторов, конечно, какие-то решения будут. Вопрос — кого на кого хотят менять? Когда речь идет о том, что должны быть сменены региональные элиты, то новые элиты — они кто?

Когда меняли региональных представителей, давно работавших, прижившихся в «своих пенатах», на «комиссаров из Садового кольца», было понятно, что происходит. Да, делегируются новые силы, да, они не связаны с местными структурами, да, они обладают определенными компетенциями, может быть, очень важными в ситуации развития страны. Да, это воспитание новых кадров, которые работали в федеральных структурах власти, теперь поработают в регионах, потом, возможно, обратно вернутся в Москву на повышение... Это логичная цепочка.

Если мы меняем сейчас, то кого на кого? Вот это крайне важный вопрос, в рамках какого сценария эта смена будет происходить? Если смотреть на пример Китая, там смена происходит в рамках борьбы нескольких элитных групп внутри компартии (условно принятое разделение на «принцев», как бы больших национальных традиционалистов, и «комсомольцев», как бы больших либералов и глобалистов), там наглядно видно, кого на кого меняют и главное — зачем.

А у нас что, есть новая побеждающая команда с новым мировоззрением, новая повестка дня? Отсюда может быть смысл изменений. Если новой повестки нет, то менять одних назначенцев на других таких же — зачем? Кому и чем от этого станет лучше? Думаю, принципиальных потрясений может и не быть. Да, сильно проштрафившиеся будут отправлены в отставку, что вполне естественно, но не более. Говорить о большой кадровой чистке вряд ли можно.

Скорее, можно предположить, что борьба условных «башен Кремля», центров силы за влияние в экономике, за влияние субъектах будет продолжена, и попытка «подсидеть» представителя другой финансово-промышленной группы возможна. Это не разделение на два блока, как в КНР, а игра «всех против всех» — «ничего личного, чистый бизнес», удалось съесть конкурента — и прекрасно. Но это не системная ситуация. Это еще большая потеря управляемости. Если начнется серьезное противостояние различных центров силы, то мы погрузимся в хаос предыдущих десятилетий. Вроде бы как от этого уже отошли. В последние годы все решалось цивилизованно, через систему договоренностей... Возвращение открытого противостояния, пусть даже в нарастающем дефиците ресурсов, невыгодно никому. Так что сейчас повестка дня для смены региональных и федеральных элит не сформирована, и массово данный сценарий не просматривается.

— В целом политическое поле «после битвы» с учетом огромных экономических проблем — каким оно будет?

— Трудно говорить о поле «после битвы», пока она не закончена. На самом деле, нет ни малейших оснований говорить о «V-образном» сценарии, что где-то в середине лета мы оттолкнемся от дна и начнется бурный рост или хотя бы заметное восстановление. Давайте посмотрим на ситуацию шире: проблемы начались в мировой экономике, а не в российской. В Европе падение промышленного производства было в декабре на уровне 4%. В Китае в декабре началось снижение темпов роста потребления населения. В Соединенных Штатах проблемы на фондовом рынке были ярко обозначены в августе — сентябре, и тогда было сказано, что в течение полугода нужно ждать серьезного обвала рынка. Собственно, 2019 год показал, что мир стоит на грани большого обрушения.

Вот оно и началось, вместе с коронавирусом. Опять же, есть конспирологическая теория, что коронавирус и нужен был для того, чтобы замаскировать те проблемы, которые уже скопились в мировой экономике, дать им прорваться. Теперь понятно, на кого эти проблемы можно удобно списать. Это виноваты не правительства стран Европы и Соединенных Штатов, не глобальные финансовые институты, не авторы мировой монетарной политики, во всем виноват маленький злой коронавирус, тем более — доставленный из Китая. Очень удобно, очень хорошо.

Да, карантин добавил своих проблем, но глобальные дисбалансы действительно создавались в предыдущие годы. И если говорить о том, что вирусная ситуация накладывается на падение цен на нефть, на кризис в добывающей промышленности, на пузыри на фондовом рынке, на отрицательные ставки и количественные смягчения, то это всего лишь еще один снежок на весах или кусочек льда в лавине. И в ближайшие месяцы ни первый, ни второй никаким образом не растаяли и не испарились. Битва на поле только разворачивается. Посмотрим на Китай. Несколько месяцев, как Китай выходит из карантина, и что? Там восстановление экономики? Да как-то не очень. Огромное количество неработающих предприятий, проблемы на транспорте, проблемы с потребительским сектором, с рынком труда. Нет там такого восстановления, что бурный рост начался. То же самое в Европе. Финансовые проблемы Европы никто не снимал, как будет ЕЦБ выходить из этой ситуации, в общем далеко не понятно. Тем более что все больше и больше обостряются проблемы между крупнейшей экономикой региона ФРГ и остальной Европой. А в Германии на будущий год выборы... У Соединенных Штатов огромный пузырь надувается на финансовом рынке, дефицит бюджета колоссальный, несколько штатов на грани банкротства, в последние месяцы показан рекордный рост безработицы. И все это будет развиваться еще и дальше. Новый раунд геоэкономических войн между США и КНР, США и ЕС только начинается. А это еще один цикл кризиса.

Битва может продолжаться с неопределенным результатом еще месяцы, а может быть, и годы. Поэтому что значит «после»? «После» — это когда весь мир заживет в новой реальности, но какой она будет? У нас пока нет даже «архитектурных набросков» нового проекта экономики, ни глобальной, ни региональной...

Мы понимаем, что серьезнейшим образом изменилась структура спроса, изменился спрос домохозяйств, изменилась структура спроса государства, и это приведет к огромным переменам в структуре экономики, в структуре общественных отношений, взаимодействия государства и бизнеса, взаимодействия государства и частных граждан. Это все будет меняться, и то, как это будет выглядеть в новом формате, пока не ясно. Есть прекрасное понимание, что мы не вернемся больше в 2020-м, в 2021 году к той жизни, которая была в 2019-м или 2018-м. Все это теперь история. Про 2019 год в новой реальности мы теперь будем вспоминать и на него равняться, как в Советском Союзе выходили на уровень производства Российской империи 1913 года. Но это уже был совсем другой мир, о котором в самом начале Первой мировой войны еще никто и подумать-то не мог. Поэтому ничего «после битвы» еще нет, битва еще даже, по большому счету, не началась, все будет гораздо сложнее. Как будет выглядеть геополитическое пространство после того, как эта битва закончится? В какой геополитической структуре мы окажемся? Будем ли мы в стане победителей или в стане проигравших? И как, собственно, будет выглядеть эта победа? Еще ничего не определено.

Печать