Образ будущего: выход из ловушки травматизма

Психолог, конфликтолог Андрей Кёниг и политолог, эксперт Центра ПРИСП Николай Пономарев продолжают цикл бесед об образе будущего. Эксперты обсудили отличия во взглядах на «день грядущий» у разных поколений и пути преодоления «выученной безысходности».

Образ будущего – это территория боевых действий. Война за образ будущего – это в чистом виде война за умы. И в этой сфере можно найти множество вещей, которые потрясают меня как исследователя. Например, возьмем поколение 60+. У многих его представителей в голове существует интересная конструкция. У них в образе будущего очень много настоящего. Они родились и росли тогда, когда то, что происходит сейчас, было светлым будущим, было мечтой. Они мечтали о том, чтобы в магазинах была еда. Они мечтали о том, чтобы на улицах не стреляли. Чтобы можно было купить красивую одежду. Чтобы был некий достаток. У их светлого образа будущего очень много общих моментов с настоящим. Как только в позитивном образе будущего появляется много элементов настоящего, возникает стабильность. Великая сила стабильности заключается в том, чтобы в рамках этого визионерства нарисовать не далекое будущее (а ля колонизированные Марс и Венера), а момент «здесь и сейчас». Тогда ты будешь хотеть того, чтобы настоящее длилось бесконечно долго. Оно тебе будет нравиться. Но как только ты перестаешь получать удовольствие от настоящего, а оно по-прежнему присутствует в твоем образе будущего, у тебя возникает чувство безысходности. Ты устал от происходящего, но кажется, что «так будет всегда». Возникает когнитивный диссонанс. Ты уже не дружишь с собственной головой. Начинается поиск нового образа будущего, поиск людей, которые смотрят дальше, чем ты сам. И такие люди получают в итоге поддержку. Тот же самый Стив Джобс, который рисовал свой вариант будущего через идею удобства и экосистемы – он предлагал нам то, что мы сами были неспособны представить.

- А человек, находящийся в состоянии безысходности, способен приступить к поискам образа будущего? Или он не будет реагировать, пока ему не преподнесут готовый образ?

Мы будем иметь две крайности. С одной стороны, состояние безысходности, это и есть состояние поиска. Даже когда ты потерял надежду, этот процесс продолжает идти. Ощущение безысходности напоминает тебе, что выход еще не найден, что это все еще является задачей. С другой стороны, иногда мы сталкиваемся с состоянием глобальной психологической травмы. Когда состояние безысходности подламывает мою мотивацию, и я перестаю искать. Если бы речь шла не о состоянии безысходности, а более позитивном статусе, мы могли бы назвать это «нормальной историей». Но в состоянии безысходности примирение лишь культивирует травму. И ее от нас воспринимают дети, наблюдающие за тем, как мы приспосабливаемся к безысходности. Когда они вырастут, то начнут воспроизводить это приспособление к безысходности. И эта история может надолго затянуться, затронуть достаточно большое количество людей и привести к тому, что мы начнем оправдывать свое пребывание в состоянии безысходности. Надо отдать должное детям: они будут умнее. Они как раз те, кто не готов оставаться в состоянии безысходности. Потому что для них это всего-навсего задача поиска выхода. Если мы не будем серьезно им мешать, то они, рано или поздно, эту задачу решат. Они, скорее всего, не получат при этом нашей поддержки, потому что мы будем крутить пальцем у виска и говорить: «Немедленно прекратите, что вы делаете?»

Мне, как психологу, представляется, что основная проблема такого образа будущего заключается не в том, что он никуда не ведет. Это не страшно. Источником рисков остается то, что мы остаемся в состоянии безысходности, а это не улучшает качества жизни. Напротив, пребывание в этом состоянии порождает большой дискомфорт.

- Происходит снижение социального самочувствия.

Можно сказать и так. Это положение можно описать при помощи сакраментального «сыпать соль на рану». Люди начинают регулярно топтаться на больном. И они вызывают вполне определенную реакцию у окружающих. Дети смотрят на нас и думают: «Какие же они отбитые на всю голову, почему они не видят простых и очевидных вещей?» А мы на них смотрим и кричим: «Вы же сейчас тут все переломаете, угомонитесь». И тут начинается конфликт поколений. Мы пытаемся объяснить им, что быть «отбитыми» - это нормально. А они крутят пальцем у виска. Я склоняюсь к тому, чтобы довериться этому незрелому, неопытному, пусть иногда сумасбродному, но свежему детскому уму, который не отбит этим социальным травматизмом, ощущением безысходности, представлением о том, что здесь нам предстоит прожить всю жизнь, другого мира у нас не будет. Печать