Руководитель Центра урегулирования социальных конфликтов, председатель Коллегии медиаторов при ТПП Московской области, эксперт Центра ПРИСП Олег Иванов продолжает рассуждать о периоде в истории СССР, когда у националистов появились возможности открыто пропагандировать свои идеи.
С первой частью статьи можно ознакомиться здесь. Впрочем, утратившее к тому времени расчетливость советское общество не понимало или не хотело понимать ни опасности широкого распространения националистических идей, ни угрозы и последствий для себя возможного распада Советского Союза. Напротив – многим жителям СССР такая перспектива представлялась даже интригующей.
Обретшему свободу высказывать свое мнение, в том числе и на митингах, советскому человеку было все равно за что выступать. Особенно это касалось молодежи, «дождавшейся перемен». Правда, мало у кого существовало тогда внятное представление о собственном будущем и будущем страны – слишком уж велик и разнообразен был поток информации: от радостей западного образа жизни до сложных экономических программ и экзотических политических концепций. И национализм был в числе самых простых и привлекательных: многим казалось тогда, что достаточно сменить комсомольский значок на папаху, вышиванку или дополнить свой костюм каким-либо другим фольклорным элементом, подчеркивающим этническое происхождение, и все в жизни изменится. В конце 1980-х национализм, по крайней мере, в его декоративном изводе, становится модным у молодежи республик СССР. Ну а возникшая уличная политика – митинги, протестные палаточные лагеря, демонстрации и т.п. – превращается в важный элемент образа жизни.
Однако, если в крупных городах РСФСР подобные протестные движения и действия в основном были посвящены защите памятников архитектуры («Спасение», Ленинград), экологическим проблемам («Хранители радуги», Нижний Новгород), а также имели абстрактно-политическую направленность (разнообразные анархические организации и союзы в Москве, Ленинграде и других крупных городах), то в идеологии молодежных движений в союзных республиках доминировало национальное. Пока, правда, еще только в форме «возрождения национальной культуры»: советская традиция представления народной культуры подвергалась критике как слишком приглаженная, «советизированная» и коммунизированная в худшем смысле этого слова, в то время как подлинную – т.е. связанную с национально-освободительной борьбой против коммунистов – следовало всячески пропагандировать. В рамках этого возрождения предполагалось и усиление в общественной жизни национальных языков вплоть до полного вытеснения из повседневной жизни, образования и документооборота русского языка.
Необходимо отметить, что послевоенная советская культура, особенно кинематограф, создавали и транслировали миф о благородстве и правоте разнообразных «лесных братьев» на освобожденных Красной армией территориях, оправдывали их зверства историческим моментом. Достаточно вспомнить фильмы «Никто не хотел умирать» (В. Жалакявичус, 1965), «Белая птица с черной отметиной» (Ю.Ильенко, 1974). Сейчас трудно сказать, было это оправдание осознанным решением режиссеров и сценаристов или наивной попыткой создания приключенческих фильмов на этнонациональной основе, этаких вестернов по-советски, в которых бандеровцы и «лесные братья» выступали в роли индейцев, факт в том, что советская интеллигенция воспринимала эти фильмы как политические манифесты в духе лозунга «СССР – тюрьма народов».
В то же время в правящих кругах союзных республик вовсю шла дискуссия о децентрализации власти, элиты были недовольны несправедливым, как им казалось, распределением политических и экономических полномочий между союзным и республиканскими ЦК КПСС. «Наибольшую роль играл национализм союзно-республиканских этнонаций. Он был направлен на создание или усиление привилегированного положения своей национальности и соответственно на подавление требований иноэтничного населения, - отмечает Сергей Чешко. - Его задачи вне республик состояли в обретении большей самостоятельности по отношению к союзной власти: это была самая общая цель, которая в разных республиках имела более или менее радикальное звучание.
(Часть II. Продолжение следует)
Печать