На какие проблемы российского общества указывает дело "Сети"*

10 февраля суд вынес приговоры семерым фигурантам дела «Сети»* из Пензы. Приговоры шокировали общество иррационально большими сроками — до 18 лет строгого режима. По версии ФСБ, одиннадцать молодых людей из Пензы и Петербурга создали террористическое сообщество «Сеть»*, но факта конкретных террористических действий в деле нет. 25 февраля ожидаются приговоры фигурантам дела «Сети»* из Санкт-Петербурга. Что это говорит о нашем обществе и государстве?

— Они достают и серьезно так говорят: это взрывное устройство, — так описывает Елена Багатова, мать осужденного на 16 лет Ильи Шакурского, обыск в их квартире. — Оперативник Шепелев кладет его на стол, следователь Токарев там свои бумаги разложил. «Взрывное устройство» им помешало, они положили его под стол, потом оно выкатилось на середину кухни… И никого это не беспокоило! Жильцов дома не эвакуировали. Мы как находились на кухне, так и были на кухне. И этот баллончик катался у нас из угла в угол. Только когда взрывотехник приехал, мы перешли в комнату. Следователи стали просматривать книги у Ильи и забрали Льва Толстого, «Суеверие государства»…

«Как мы можем призывать ценить классику, когда книги, находящиеся в каждой школьной или районной библиотеке, приговариваются судом к уничтожению?» — говорится на страничке «ВКонтакте» екатеринбургского книжного магазина «Пиотровский». Он вместе с другими книжными из Петербурга, Перми, Красноярска, Краснодара, Тулы и Москвы закрылся на один день в знак протеста против приговора по делу «Сети»* в Пензе.

С публичными призывами к пересмотру дела выступили самые разные общественные и профессиональные группы: ученые, врачи, кинематографисты, художники — не только правозащитники. На пикеты к зданию ФСБ на Лубянке в Москве выстроилась очередь из самых разных обычных людей.

Дело приобрело значение главного публичного конфликта начала года, и понятно, почему. Общество потрясли огромные сроки в отсутствие потерпевших и сколько-нибудь внятно описанного факта преступления (Дмитрий Пчелинцев получил 18 лет — срок, который получают убийцы и террористы, виновные в смерти людей), рассказы подсудимых о перенесенных пытках, молодость и добродушие некоторых фигурантов дела: кормили бездомных, спасали животных. Важную роль сыграл и стилистический абсурд крайне формализованной фабулы обвинения — к доказательствам вины были приобщены книги, причем не только анархистские и революционные, но даже и Толстого, Маркса и Кропоткина, — и то, что суд постановил эти книги уничтожить как отработанные улики.

С другой стороны, публичная позиция обвинения хотя и поддержана рядом крупных государственных медиа (например, НТВ в фильме «Опасная сеть»), но выглядит малоубедительной. Причем не только потому, что призывающие к гуманизму выглядят всегда лучше, чем призывающие к расправе, но и потому, что понятные ценности (терроризм и кровавые революции — плохо) повисли в отсутствие понятного публике факта преступления. «Создание террористического сообщества», пока не произошло теракта и даже не создан план конкретного преступления, обличать нелегко.

При этом в деле очень много неясностей, и, как часто бывает в крупных политических делах, попытки найти объективные ответы редки.

Есть свидетели, пошедшие на сделку со следствием и давшие показания против своих знакомых, — их поведение объяснимо, но не вызывает сочувствия. Есть какое-то оружие и какие-то наркотики. Есть игра с оружием на видео. Есть некие слова — в прослушках и файлах, и это отнюдь не слова всепрощения и милосердия.

Все это надо обсуждать беспристрастно, но это сложно — очень много понятных эмоций. Тем не менее «РР» попытался как можно более объективно (в условиях, когда сторона обвинения мало что комментирует) ответить на вопрос о том, чем в реальности располагают защита и обвинение.

Какие есть доказательства

Обвинение в деле «Сети»* ссылается на большие массивы доказательств. Это видео, электронные документы, изъятые с ноутбуков обвиняемых, оружие, анархистская литература и показания секретного свидетеля. Следствие утверждает, что разработка по делу велась с 2015 года, поэтому в качестве доказательств принимаются показания и рапорты оперативников.

1. ВИДЕО

Именно видео является единственной сильной частью в целом довольно голословного фильма НТВ «Опасная сеть»; с видеофрагментов фильм и начинается. Это нарезка двух записей: на одной некие молодые люди разбирают из ящика, судя по материалам дела, макеты стрелкового оружия (но диктор говорит, что оно боевое). На втором молодые люди бросают «коктейли Молотова» в заброшенное здание; виден огонь.

Видеоролики, приобщенные к делу, следствие посчитало тренировками с целью вооруженного захвата власти. Обвиняемые говорят, что это была игра в страйкбол.

В страйкболе используются легкое пневматическое оружие, копии реального оружия, которые стреляют пластиковыми шариками калибром 6 миллиметров, а также игровые гранаты. Самодельные гранаты обычно запрещены из соображений техники безопасности, но на суде защита утверждала, что в начале игры могут быть созданы, например, декорации горящего здания.

Хотя страйкбол не раз вызывал претензии со стороны властей в разных местах страны, два года назад он был официально признан как вид спорта.

В суде допрашивался один из создателей страйкбола в России Константин Петрушко. Он посмотрел десяток видеороликов, найденных в компьютере Ильи Шакурского, и подтвердил, что все это страйкбол, кроме одного фрагмента, где все происходящее похоже на тактическую подготовку.

— Видео в страйкболе часто снимают, чтобы рекламировать свою команду, - говорит адвокат Оксана Маркеева. – В фильме НТВ использовали фрагмент видео, где бутылки кидают о стены: «Готовы к штурму?» - «Готовы!» - и побежали. Но эти кадры просто вырваны из контекста. Если посмотреть всю съемку, то вы увидите: они снимали, а у них не получилось – они поворачиваются к человеку с камерой и смеются. «Ну что, давайте еще раз!»

Итого. Некоторые из обвиняемых так или иначе увлекались боевыми играми и/или тренировали боевые навыки. Но сами по себе эти факты не преступление. Страйкбол — понятная зона интереса ФСБ, многие из украинских страйкболистов при случае пошли на войну, причем воевали по обе стороны. Но многие и не пошли.

2. ТЕКСТЫ И ПРОСЛУШКИ

Одним из основных доказательств вины по делу «Сети»* следствие считает некий документ, обозначенный следствием как «Свод “Сети”*», который хранился на ноутбуке Ильи Шакурского в файле под названием «Положение».

- По версии следствия, «Свод «Сети» – это общая масса тех документов, которые были обнаружены на компьютере, - говорит адвокат Оксана Маркеева. – В приговоре написано, что «Сводом «Сети» называется файл «Положение». Это просто распечатка файлов в формате А4, где рукой следователя подписано сверху: «Положение», «Съезд 2017» – мы можем так любой документ распечатать со своего компьютера и подписать. Откуда эти файлы распечатывались и как они вообще в дело попали, не раскрывается. Считается, что это учредительные документы. Они якобы были обнаружены на компьютере Шакурского. Так как Шакурскому, как и Дмитрию Пчелинцеву, вменяется создание террористического сообщества, логично, что у них на компьютере должны быть какие-то учредительные документы. У Пчелинцева ни одного документа вообще не обнаружено.

Что в текстах? Например, есть такой пафосный пассаж из «Свода»: «Мы обязаны обеспечить людей возможностью защитить себя. Мы не крыша народа, мы первая кладка черепицы, на которую должны лечь остальные кладки людей, которых бросит власть, как только почувствует угрозу. Необходимо стать костяком, создавшим народную милицию, чтобы не дать совершить старые ошибки еще раз и не ввести иерархическую полицию».

В документе также описаны тактические роли и способ организации сообщества. На это упирало обвинение, выстраивая версию террористического сообщества; на подтверждение этой версии работали и материалы допросов.

Защита опротестовывала уже сам факт законности и аутентичности документов. В частности, потребовала изучения файлов и нашла в суде свидетельства о том, что содержание текстов могло меняться в ходе следствия.

— На суде открывают ноутбук Шакурского – документа «Съезд 2017» там не оказалось. Но есть документ «Положение». Согласно метаданным, последние изменения в него вносились 14 декабря 2017 года, хотя Илью Шакурского арестовали еще 18 октября, а вещественные доказательства, включая ноутбук, официально вскрыли уже 20 февраля 2018 года, — говорит адвокат Оксана Маркеева. — При этом никаких данных о том, что пакет с ноутбуком вскрывали до 20 февраля 2018 года, нет. Когда вещественное доказательство опечатывают, то сверху приклеивают листок, на которой ставят дату, расписываются следователи, понятые – все, кто присутствует. Открыли, этот листок положили внутрь, сверху наклеили другой, расписались, опечатали. Ничего этого в данном случае нет. Но согласно метаданным, этот ноутбук открывался как минимум 14 декабря 2017 года.

— Сам ноутбук хранит больше информации. Можно проверить, сколько раз и когда он включался?

— Конечно. Следствие должно было провести компьютерно-техническую экспертизу. Провело ли ее следствие? Нет. Это сделали мы – насколько могли. Мы не имеем права проводить экспертизу, но мы попросили специалиста провести исследование.

Защита привлекла в качестве специалиста сотрудника ООО «Белкасофт». Согласно информации на официальном сайте, компания «является производителем специализированного программного обеспечения для цифровой криминалистики, проведения компьютерно-технических экспертиз и расследования корпоративных инцидентов».

— Специалист ООО «Белкасофт» установил в своем исследовании, что в эти файлы вносились изменения, а некоторые были созданы уже после того, как ребята были арестованы, — говорит адвокат.

— Он смог осмотреть ноутбук?

– Дело в том, что когда я вступила в дело – 28 мая – Московский окружной военный суд, который в Петербурге рассматривает дело «Сети» в отношении Бояршинова и Филинкова, запросил вот эти файлы, которые были на ноутбуке у Шакурского. И я попросила: сделайте копии и для меня. А там привлекался специалист суда, чтобы все происходило под протокол – те же самые файлы, что есть у суда, были переданы и мне. А я передала их специалисту ООО «Белкасофт».

Специалист ООО «Белкасофт» Игорь Михайлов установил, что последняя модификация файла «Положение» была произведена 14 декабря 2017 года. А автор этого файла – Shepelev, что совпадает с фамилией оперативника ФСБ.

В деле было еще несколько документов. По поводу файла с именем «16+6», созданного в 2015 году, эксперт Игорь Михайлов отмечает следующее:

«Вероятно, в отношении данного файла применялись меры принудительного удаления информации об обстоятельствах его создания, хранящиеся в теле файла. Внести изменения этих данных простому пользователю недоступно, то есть необходимо специальное оборудование». Дата последней модификации файла «Восход» – 10 августа 2017 года, то есть до ареста Шакурского. Однако автором файла является Shepelev, установил специалист.

— Файл «Съезд 2017» вообще не нашли на компьютере у Шакурского в суде. По материалам дела он как-то там оказался: он описывается, его анализируют психологи и эксперты-лингвисты. Дата последней модификации файла – 10 августа 2017 года, а автор опять – Shepelev.

— А где, на чьем ноутбуке он хранится?

— Шакурского!

— Если в суде его не нашли, то как он там хранится?

— Вот нам тоже интересно, как он там хранится! Мы говорим: эти файлы изменены или привнесены. Мы ходатайствуем об экспертизе ноутбука Шакурского. Суд нам отказывает. В дальнейшем ноутбук исследовался еще не раз. Мы его открываем, начинаем смотреть — причем смотрели и с нашим специалистом, и со специалистом ФСБ Ганиным, и со специалистами суда. Это все видели. Так вот там, в метаданных, написано, что некоторые файлы открывались и изменялись 30 октября 2017 года. Это значит, что ноутбук изъяли у Шакурского, а спустя две недели вскрыли и внесли в его изменения. Наш специалист в суде сказал, что возможно установить: когда и что с этими файлами делали – при условии, что вы пришлете компьютер на техническую экспертизу. Суд проверять эти факты не стал.

Поскольку суд не усомнился в приемлемости доказательств, защита боролась за собственную экспертизу содержания текстов.

Следователь в рамках предварительного следствия назначал экспертизу, чтобы установить, есть ли там призывы к насилию, и, конечно, нашел таковые. Защита Шакурского передала эту экспертизу на рецензию филологу Андрею Смирнову — это ведущий специалист экспертной организации «Лаборатория прикладной лингвистики» и один из авторов программы «Производство судебных лингвистических экспертиз по экспертной специальности “Исследование продуктов речевой деятельности”».

«Выводы, к которым пришли эксперты, не являются обоснованными, — заключил Смирнов, заметив, что экспертизу провели с нарушением методики. — Анализ рецензируемого заключения показал, что при проведении исследования эксперты не руководствовались ни научными методами анализа, ни названными следователем обстоятельствами дела, нетвердо представляли себе задачу, которая решается с помощью судебных экспертиз… По ходу реферирования исследуемых текстов эксперты действительно описывали имеющиеся в них призывы и лозунги “Свободу всем арестованным”, “Нет политическим репрессиям”, “Долой чиновников, бандитов и ментов”, “Права человека и социальная справедливость”, “Да здравствует демократия и свободная Беларусь”, “Свободу политзаключенным”, “Долой полицейское государство”, “Мы победим”, “Да здравствует анархия”, “Свободу всем и сейчас”, “Против всякой власти”, “Да здравствует творческое Ничто”».

Эксперты «описывают смысл каждого высказывания. Например, “Свободу всем арестованным”, по их мнению, выражает требование освободить всех арестованных единомышленников. “Нет политическим репрессиям” содержит требование “прекратить карательные меры, принимаемые государственными органами в отношении людей, придерживающихся определенных политических взглядов”. Однако ни в одном из этих побудительных высказываниях эксперты не описывают высказывания об имуществе или технических приспособлениях, которые уничтожаются путем поджогов. То есть вывод “о призывах к уничтожению имущества и поджогах” является голословным, необоснованным и не подтверждается приведенными цитатами».

Но суд принял за основу экспертное заключение сотрудников ФСБ.

Кроме письменных текстов, есть материалы прослушек. Большая часть «прослушки», согласно подробному анализу пензенского издания «7х7», — это диалоги Ильи Шакурского с Владом Добровольским в 2016 — начале 2017 года; в некоторых диалогах участвовал Арман Сагынбаев. В частности, Шакурский говорил: «Эти перемены могут привести к революции. Вот к этому и готовлюсь», - и упоминал, что страйкбольные команды нужны, чтобы приобщить к делу новых людей.

Итого. Если признать доказательства допустимыми, то можно прийти к выводу, что некоторые обвиняемые много болтали; некоторые даже и писали про будущую революцию и деятельное участие в ней. И это в среде неформальных левых по всему миру, конечно, не редкость. Но фактов подготовки к конкретному насильственному действию либо нет, либо обвинение не смогло их доказать.

3. ОРУЖИЕ

Оружие было изъято у троих фигурантов дела.

У Дмитрия Пчелинцева — официально зарегистрированные охотничьи карабины «Сайга» и «Вепрь», два травматических пистолета, принадлежащие его бывшей жене, и две гранаты Ф-1 с запалами к ним — Пчелинцев, родители и адвокат заявили о том, что гранаты были подброшены.

— Дима был инструктором по стрельбе, работал с оружием, он получал лицензию, получал разрешение на участие в соревнованиях у ФСБ Пензенской области, и последнее такое разрешение он получил в сентябре 2017-го, — рассказывает его мать Светлана Пчелинцева. — Все оружие было зарегистрировано и хранилось в сейфе, использовалось в законных целях, для работы. А гранаты ему подбросили в машину. Когда его задержали, у него забрали все ключи — и от машины, и от квартиры. Часть сотрудников пошла с ним в квартиру, а вторая часть осталась у машины. И когда его вывели, в машине обнаружили две гранаты. Причем так легко, что только открыли — и ой, вот они, гранаты! На гранатах не нашли никаких Диминых биологических следов.

— Охотничьи карабины и два травматических пистолета абсолютно законны, хранятся в сейфе, Диму и Ангелину проверял лицензионно-разрешительный центр «Росгвардии», и именно это оружие используется в тире у Димы, — добавляет адвокат. — Люди приходят, учатся стрелять, это оружие было приобретено для законного использования. У Ильи Шакурского изъяли самодельное взрывное устройство и пистолет. Шакурский, его семья заявили о том, что СВУ и пистолет им подкинули, открыв дверь его квартиры дубликатом ключа.

О том, что ему подбросили оружие, сообщал и Василий Куксов, приговоренный к девяти годам колонии.

— Нашли СВУ или гранаты - думаете, кто-то оцепил местность, кто-то взрывотехников вызвал? – спрашивает адвокат Оксана Маркеева. — Нет, они взяли эти гранаты и забрали. Точно так же и у Шакурского: нашли якобы СВУ, положили его под стол, и это СВУ катается по полу. Почему они так себя ведут? Да потому что они знали, что не взорвется, все это было подброшено. Даже от взрыва газа подъезды обваливаются — а тут СВУ, и никого не вывели, не оцепили, ничего.

Итого. Обществу было бы трудно защищать тех, кто реально собирался кого-то взрывать. В данном же случае самая впечатляющая часть дела — незарегистрированный пистолет, части гранат и самодельное взрывное устройство. Это вызывает вопросы к следствию: оно умудрилось посвятить тома текстам и замыслам и ничего не рассказать про самое главное — кто, что и когда собирался взрывать (несмотря на то что все подсудимые — под пытками, давлением или без — много говорили).

4. ЛИТЕРАТУРА

Суд постановил уничтожить вещественные доказательства: ноутбук, телефоны, пистолеты, гильзы, флешки, книги. «Разговор с воображаемым собеседником о революционном синдикализме, анархизме и либертарной политической культуре». «Записки революционера». «Анархические письма». «Суеверие государства» Толстого. «Наемный труд» и «Капитал» Карла Маркса. «Справочник по анатомии». «Консенсус принятия решения в свободном обществе». «Мои герои всегда убивали ковбоев».

Уничтожаемые книги доказывают, что фигуранты дела увлекались анархизмом.

Итого: С тех пор как в российском праве у следователей появилась возможность привлекать не только за конкретные преступления, а за саму принадлежность к экстремистскому сообществу, уровень доказательств только падает — мало конкретики, много литературы.

5. НАРКОТИКИ

Наркотики, судя по всему, никак не связаны с делом о терроризме. Михаил Кульков был задержан за наркотики и убежал из-под домашнего ареста; вину свою в том и в другом признает.

Но он-то как раз и не занимался страйкболом, его не знали другие фигуранты дела. Однако на суде о его террористических намерениях заявили секретный свидетель и оперативник ФСБ.

О том, что дело из наркотического превратилось в террористическое, родители Михаила узнали из газеты.

— Миша у нас убежал 25 апреля 2017-го, — говорит его мама Елена Самонина, — а через год мы читаем статью о том, что в деле «Сети»* есть еще два фигуранта, которые на данный момент в бегах. Мы очень удивились. В бегах они были по наркотикам, а тут терроризм. Мы звоним адвокату, он был не в курсе этого. Он сделал запрос. Ему пришел ответ: «На ваш запрос от 18 апреля сообщаем, что 17 апреля дело передано в ФСБ». Оно было приостановлено, когда Миша убежал, а получается, что 17 апреля дело возобновили и передали в ФСБ.

18 мая нас вызвал следователь и начал спрашивать: «А знаете ли вы Чернова, а знаете ли вы Шакурского?» Я о них не слышала. Потом начал узнавать: «А читал ли он Михаил Кропоткина?» Я спросила: «А что, у нас эта литература запрещена? У нас улица Кропоткина есть».

Я спросила следователя: «Какое отношение они имеют к терроризму? Он говорит: «Они продавали наркотики, чтобы финансировать терроризм». Потом у него не получилось сляпать это дело, и он отказался от этой версии.

В приговоре суда наркотики и терроризм у Михаила Кулькова никак между собой не связаны: наркотики — отдельно, терроризм — отдельно.

— Возможно, версия была такая, что это финансирование террористической деятельности, — но ни в материалах дела, ни в приговоре этого нет, - говорит адвокат Михаила Кулькова Игорь Кабанов. - Что касается доказательств участия Кулькова в террористическом сообществе, их вообще нет. Суд довольно много указал в приговоре разных исследованных доказательств – показания свидетелей, письменные доказательства, видео, аудиофайлы, текстовые файлы – никакого отношения они к Кулькову вообще не имеют. Никто его вообще не знает. И никак никто и ни что не подтверждает его участия.

— Конечно, поскольку у Миши были наркотики и он убежал, то автоматом это признание вины, — продолжает мама Михаила. — Но в том, что касается терроризма — ни один из ребят его не знает; даже Зорин, который на всех донос написал, его не знал. (Свидетеля Зорина тоже первоначально задержали за наркотики. — «РР».) Но суд посчитал, что показаний оперативного сотрудника Шепелева достаточно, чтобы посчитать Мишу террористом.

— В чем они состояли?

— В том, что человек в маске на видео — это может быть Миша. Еще есть показания свидетеля Снупова — это секретный свидетель ФСБ, — где он описывает Мишу: «Невысокий, светлый, щупленький». На что даже судьи засмеялись.

— Почему?

— Потому что Миша высокий, широкоплечий, темноволосый. Тайный свидетель говорил, что якобы они вместе были на пересылке — и Миша ему якобы рассказывал о том, что он из-за своей террористической деятельности скрывался и жил в лесу целый год. И он якобы сказал: «Ты смотри, у нас товарищи остались на свободе, будешь много говорить — они тебя найдут». Это у нас все в деле так «говорили».

Но дело в том, добавляет Елена Самонина, что они никогда ни с кем не контактировали: «даже если по коридору ведут и кто-то появляется в коридоре — то его в камеру заводят».

— Суд вопреки закону не дал оценку показаниям Кулькова, хотя обязан был, потому что Кульков приводил доводы в свою защиту, — говорит адвокат Игорь Кабанов. — Суд должен был сопоставить доказательства и проверить их на достоверность. Это грубое нарушение. Еще в одном протоколе упоминается участие Кулькова — это показания оперуполномоченного ФСБ Шепелева. В материалах дела нет никаких оперативно-розыскных мероприятий, которые подтвердили бы слова оперуполномоченного ФСБ, что у него есть на Михаила информация. Ни одну дату, когда он с ними общался, когда он участвовал в тренировках, не смог назвать. Но сотрудник ФСБ сказал: «Один свидетель мне говорил, что с ним были люди в масках — значит, это был Кульков». Это доказательство недостоверное. Других доказательств в приговоре нет.

Итого: Дело Михаила Кулькова привязали к делу «Сети»*, судя по всему, искусственно. Что подрывает доверие ко всему следствию, которое началось с показания другого свидетеля, задержанного за наркотики. Это вызывает подозрение в том, что следствие рассчитывало на оговоры, а не на фактические улики.

Пытки

Из-за множественных заявлений о пытках дело «Сети»* привлекло к себе внимание президентского Совета по правам человека. В состав президентского совета входит руководитель Комитета против пыток Игорь Каляпин. И в прошлом году он поручил проверить качество расследования пыток в деле «Сети»* своему молодому сотруднику Владимиру Смирнову. Несколько дней назад Владимир начал публиковать результаты.

— Понятно, что когда человек заявляет о пытках, тем более о таких лютых, как Дима Пчелинцев, наверное, надо было это заявление проверить и исключить версию, ну, например, что он врет. Мы можем допустить, что он хочет избежать уголовной ответственности. Можем. Но Следственный комитет в таком случае должен это как-то подтвердить — то есть провести расследование, которое скажет: «Нет, Дима Пчелинцев привирает, нет здесь никаких доказательств» или: «Да, Дмитрий Пчелинцев говорит правду, из него выбили эти показания, и эти показания надо считать недействительными». Может такое быть? Может. Но мы этого никогда не узнаем, потому что Следственный комитет провел проверку по Пчелинцеву из рук вон плохо. Я видел, конечно, материалы дела похуже. Например, когда в пригороде Нижнего Новгорода бездомный с теплотрассы пожаловался, что его избил полицейский. Вот там материал проверки занимал листов двадцать, наверное. В целом, когда идут проверки по сидящим людям, они всегда не блещут. И дело «Сети»* где-то на таком же уровне — как будто это не то дело, о котором президенту будут докладывать потом, про которое все федеральные СМИ говорят, а рядовой какой-то случай — замести под ковер и забыть!

Проверять точно было что — рассказы о пытках подробны и убедительны. Вот как рассказывает Светлана Пчелинцева о пытках, которые перенес ее сын:

— Распахивалась камера, к нему заходили четверо архаровцев. Они были одеты в гражданскую одежду, но поверх была роба и сверху маски. Они представлялись ему сидельцами, говорили: «У нас из-за тебя проблемы», — и начинали его избивать. Они подвешивали его вниз головой. Дима их потом видел постоянно, они потом сопровождали его на суд, на допросы и с допросов. Это приходили переодетые сотрудники ФСБ. Апогеем было то, что его перевели в специальный корпус, где никого нет, — там у них есть динамо-машина, скотчи, мешки, кляпы — и там его пытали и унижали.

— В чем состояло унижение?

— Унижение состояло в том, что его заставляли раздеться до трусов, руки скотчем заматывали за спиной. После первого допроса у Димы покрошились зубы и порвалась уздечка рта — и потом он уже так сильно не сжимал зубы. Люди в перчатках — один крутит динамо-машину, другой бьет, третий контролирует пульс на шее — у всех людей разный порог, видимо. Заканчивалось это тем, что снимали провода с пальцев ног и присоединяли к гениталиям, и тогда он говорил: «Да, я создал организацию». Это продолжалось с октября 2017-го по февраль 2018 года. В какой-то момент, когда он дал им нужные показания, это прекратилось. Адвокат Зайцев составил адвокатский опрос о пытках, это все происходило в присутствии следователя, а когда 6 февраля мы его опубликовали, к Диме на следующий день пришли сотрудники ФСБ, перевели его в камеру 57 и пытали вновь, чтобы он отказался от показаний о пытках.

Первый адвокат Ильи Шакурского Михаил Григорян в течение полугода не передавал матери информацию о пытках и убедил своего подзащитного признать вину. О том, что сына пытали, Елена Богатова узнала, только когда нашла другого адвоката.

Но новые адвокаты настаивали на расследовании. Почему же оно было проведено так слабо?

— Тут есть интересный момент, — говорит Владимир Смирнов. — Военно-следственный отдел — это все-таки такая специфичная вещь, которая расследует действия военнослужащих. Но в принципе те расследования, которые я видел у военных следователей, обычно на голову — на две получше, чем у обычных районных следаков. Мое субъективное мнение — у военных следователей обычно и доказательств побольше собрано, и постановление пишется без орфографических ошибок. А проверка по делу «Сети»* — это уровень проходного материала в следственном отделе уездного города. По Пчелинцеву даже судебно-медицинскую экспертизу не провели. То есть, я не знаю, постановление надо отменять. Илья Шакурский, насколько мне известно, — все на это указывает, — ни разу следователем не опрашивался в рамках проверки по пыткам. Вот человек написал заявление, что его пытают. К нему приходит следователь. Шакурский якобы отказывается с ним общаться, следователь пишет: «от описи отказался» — и уходит. Все, материал прекращается и сдается в архив! Как так? Следователь даже ни разу не пообщался с заявителем. Это свидетельствует о специфическом отношении к материалу.

То, что следователи говорят одно, а подследственные — другое, не что-то из ряда вон выходящее. Это естественная ситуация для уголовного процесса, объясняет Владимир Смирнов. Работа следствия как раз и должна устранять противоречия. Но следствие по делу о пытках в деле «Сети»* никаких противоречий не устранило.

Из сотрудников ФСБ следователи СК опросили всего двоих, и те заявили, что «достоверно знают»: противоправных действий в отношении Пчелинцева никто не совершал. Не осмотрели место происшествия, не поискали пятен крови с помощью специального прибора, чтобы сопоставить их с геномом потерпевшего. Не обратились к судмедэксперту за освидетельствованием. Не опросили супругу Пчелинцева, которая могла видеть его телесные повреждения во время свидания 14 февраля. Не дали Пчелинцеву опознать пытавших его сотрудников, хотя он об этом просил.

Адвокат Виталий Черкасов защищает в суде Виктора Филинкова — это питерская часть дела «Сети»*, приговоры по которой будут вынесены 25 февраля.

— Я видел избитых потерпевших в отделениях полиции, но когда я попросил Виктора Филинкова поднять одежду и увидел следы на теле, увидел, что применялся электрошок, когда он рассказал, в каких условиях к нему применялся этот электрошок, — я просто минут пять ходил по помещению и не мог ничего сказать (Филинков рассказал адвокату, что его вывозили в лес и пытали в лесу. — «РР»). Понимая, что тот парень находился в руках тренированных подготовленных бугаев, которых он воспринимал как сотрудников правоохранительных органов, а они вели себя как бандиты. И одно дело — попасть в руки к бандитам, а другое дело — понимать, что тебя пытают представители государства.

В течение двух месяцев Виталий Черкасов безуспешно добивался проведения судмедэкспертизы. Этого времени достаточно, чтобы следов не осталось. Банально сфотографировать следы пыток адвокат не может — перед тем как войти к своему подзащитному, он обязан сдать телефоны и фотоаппараты. Но следы пыток у Виктора Филинкова зафиксировали члены Общественной наблюдательной комиссии Санкт-Петербурга — они зарисовывали их, Филинков расписывался под этими рисунками.

— Я принимал участие в большом количестве дел о пытках, — говорит Черкасов. — Здесь я столкнулся с тем, что следственный орган, который должен находить улики и закреплять эти улики, сделал все, чтобы эти улики были потеряны.
Итого: Мы знаем о пытках не только от обвиняемых — есть и свидетельства общественников. Рассказы о пытках подробны, эмоциональны и нешаблонны. Следствие по пыткам проведено очень плохо. И это позволяет утверждать, что пытки были.

Выводы, выходящие за пределы дела

Дело «Сети»* указывает на ряд застарелых проблем в российском государстве и обществе. Вот некоторые из них.

Пытки. После дела в Дальнем отделе в Казани был учрежден специальный орган в СК по борьбе с пытками, но его мощность все еще очень мала. Дела о пытках все еще редко возбуждаются. И это точно та вещь, где интересы государства прямо совпадают с интересами общества. Если бы правоохранители не воевали с правозащитным Комитетом против пыток и их коллегами, а сотрудничали, то можно было бы быстрее уменьшить это зло.
Фиктивный уголовный суд. Суды у нас почти в 100 процентах случаев выносят обвинительный приговор — причины известны и понятны (см. «Подарок матери заключенного», «РР» № 21 (486) от 4 ноября 2019 года). Это означает отсутствие права на справедливость и правосудие.
Возможность осуждать человека не за преступление, а за участие в организации порочна. Так сидят многие по делу в исламистских организациях — даже те, кто не совершал никаких насильственных действий; так судят «Свидетелей Иеговы»* и прочих совсем уж безобидных граждан; так судят по делу «Нового величия»*. Это приводит к избыточной жестокости и развращает следствие, которое может не раскрывать преступление, а доказывать некую размытую принадлежность к чему-либо.
Следственные органы с 2014 года все больше деморализуются, получив возможность ловить «крамолу», а не явных преступников. Что в интересах и преступников, и «крамолы».

* Запрещенная в России организация. Печать