На что жалуются свердловчане уполномоченному по правам человека

10 декабря 1948 года была принята Всеобщая декларация прав человека. Спустя два года по инициативе ООН эта дата была признана международным праздником — Днем прав человека. Уполномоченный по правам человека в Свердловской области Татьяна Мерзлякова рассказала «Ъ-Урал» о том, почему силовики стали хуже отстаивать интересы граждан, о переполненности СИЗО и о своем отношении к протестам против QR-кодов и обязательной вакцинации.

— Как изменилось за последний год число обращений в аппарат уполномоченного по правам человека? На что чаще всего жалуются свердловчане?

— Количество обращений не меняется последние несколько лет. Мы получаем около 5 тыс. обращений в год только на официальных бланках. Но есть ведь еще личные обращения. Например, звонки по телефону. Вместе с этим выходит около 13 тыс. обращений ежегодно. Но, несмотря на то, что жалоб поступает, как и раньше, мы начали учиться работать более оперативно, потому что подавляющее большинство обращений в пандемию стало приходить на электронную почту. На них, в отличие от бумажных, нужно отвечать моментально.

Изменилась структура обращений. Например, количество писем, касающихся нарушений в силовом блоке, осталось на прежнем уровне.

Но если в прошлом году было больше жалоб из-за протестных акций, на которых жестко задерживали людей, то в этом году люди обращаются, потому что не чувствуют себя защищенными в личных правах.

В первую очередь речь идет о том, как раскрываются дела, связанные с мошенничеством. Только в третьем квартале 2021 года, по данным Центрального банка, с карт россиян мошенники сняли 3,2 млрд руб. Из них вернули только 250 млн руб. — это меньше 10%. Что делать остальным людям?

Правоохранители не хотят искать 2 тыс. руб., похищенных у студента, хотя для него этого большие деньги. Из-за этого люди все меньше верят, что государство может их защитить.

Об этой проблеме я рассказала президенту Владимиру Путину на заседании Совета по правам человека. Он согласился со мной и пообещал, что лично пообщается с руководителями ЦБ и МВД. Для эффективности применения закона мошенничество нужно разделить по видам. Ведь мошенники — не только те, кто воруют деньги с карт, но и фирмы, которые предлагают бесполезные услуги, прося за это большие деньги. Помимо этого, нужно заставлять правоохранителей работать.

В последние годы силовики стали настроены только на защиту государственных интересов, хуже отстаивая права граждан.

— Необходима ли в таком случае «полицейская реформа», реорганизация структуры, чтобы повысить эффективность?

— Я боюсь слова «реформа». В моем понимании, любая реформа — просто сокращение кадров или пересаживание с кресла на кресло. Корректировать систему, безусловно, нужно, но не ломая ее. Влиять на правоохранителей можно и коллективными обращениями, и жалобами в прокуратуру и наш аппарат, и обращаясь лично к руководству ведомства. Нужно оказывать определенное давление, которое будет мотивировать их работать.

— Ощущаете ли вы, что растет жестокость со стороны силовиков в отношении граждан?

— В Свердловской области точно нет, у нас ситуация лучше, чем в других регионах. Но нужно понимать, что и общество у нас уникальное. У наших правоохранителей другая проблема — они очень настороженно относятся к любым общественным акциям, к активистам, не пытаясь вести с ними контакт. Для них проще всего сделать из человека врага.

Но, за что я хочу выразить благодарность нашему силовому блоку — что они не допустили ситуацию повального присваивания статуса иностранного агента. Если у нас и есть компании и люди с таким статусом, то им его присвоили по инициативе Москвы.

Ситуация с иностранными агентами в этом году приняла странный, несколько абсурдный характер. Этот статус присваивается даже за небольшие переводы из-за рубежа. На мой взгляд, должны быть специальные экспертные комиссии, которые будут проводить детальный анализ, от кого компании или люди получают средства, на что их тратят. Об этом также было озвучено на онлайн-встрече с президентом. Как я поняла, в ближайшее время ситуация должна измениться в лучшую сторону.

— В этом году в Свердловской области назначили нового главу прокуратуры — Бориса Крылова. Удалось ли наладить контакт? Изменилось ли с его приходом качество работы ведомства?

— Борис Александрович не считает ни одну проблему мелкой — это многое говорит о нем как о профессионале. Раньше в прокуратуре мы могли получать отписки на наши обращения, касающиеся нерезонансных, частных проблем, сейчас прокуратура стала работать эффективнее.

— В октябре в СМИ были опубликованы видео пыток в российских тюрьмах. Это привело к возбуждению ряда уголовных дел. В отставку ушел глава ФСИН. Как обстоят дела в свердловских колониях?

— Когда эти видео опубликовали, это привело меня в ужас.

На встрече с президентом мы с омбудсменами предложили ввести слово «пытка» в уголовный кодекс. Потому что избиения и изнасилования — это не «превышение полномочий», за что сейчас судят сотрудников ФСИН.

Очень надеюсь, что виновные понесут заслуженное наказание. Все же следственный комитет, что бы не говорили общественники, которые всегда против всех, всегда был очень жестким и принципиальным в подобных ситуациях.

Мне обращения о пытках в свердловских колониях не поступают. Жалуются на сотрудников ФСИН, условия жизни, питание, медицинское обслуживание, но не на насилие. Конечно, те, кто сейчас на зоне, могут бояться признаться в этом, опасаясь будущих проблем. Но подобные жалобы не поступают и от тех, кто уже отбыл наказание. А они часто обращаются в аппарат омбудсмена, рассказывая о том, с какими трудностями столкнулись в колонии.

Помимо темы пыток, другой проблемой тюремной системы России последних лет является серьезная нехватка кадров. Остро страдаем от недостатка медицинских кадров. В период пандемии работы стало в разы больше, люди попросту устают и увольняются.

Кроме того, меня, как и других омбудсменов, беспокоит рост населения СИЗО. С чем это связано? У нас растет преступность? Или суды, не особо задумываясь, всех арестовывают, хотя есть ряд более эффективных мер наказания? В любом случае, это проблема, которую нужно решать.

В СИЗО №1 Екатеринбурга, например, в камеры заселяли больше людей, чем было места, поэтому арестованным приходилось спать по очереди. Когда эта проблема вскрылась, ФСИН было принято решение отправлять всех в Красноярск. Зачем? В СИЗО №1 с февраля не могли отремонтировать семь камер на 77 мест. Если бы они были открыты, и проблем бы не было.

— Как оцениваете заявления свердловчан, выступающих на протестах против QR-кодов и обязательной вакцинации от коронавируса?

— Ограничение прав здесь действительно есть. Но право на жизнь — важнейшее из прав человека. У государства, видимо, не было другого варианта, как еще обезопасить население от вируса. И ведь Россия не уникальна. В Европе, где права человека соблюдаются в разы жестче, чем у нас, еще раньше ввели QR-коды. Им пришлось пойти на этот шаг, переступая через свои принципы.

С другой стороны, я всегда была сторонницей убеждения, а не принуждения. На мой взгляд, нормальной пропаганды прививаться, с привлечением лидеров общественного мнения не было. А ведь она бы сработала.

Принуждение, хоть и законное, как мы видим по реакции на QR-коды, люди отторгают. Потому что Россия — особая страна, которая никогда не жила по закону. Если когда-нибудь это случится, то это будет очень страшно.

— В начале года вы заявляли, что ухудшается ситуация с домашним насилием. Изменилось ли что-то за год?

— Она стала еще хуже. Речь не только о стереотипных ситуациях, когда муж бьет жену. В колониях около 60 женщин сидят за убийства супругов и сожителей. Насилие присутствует даже у пенсионеров. На мой взгляд, сыграла свою роль пандемия, люди устали друг от друга. Огромная проблема, что когда пары переходят границы, доходят до избиений, правоохранителям все равно. Мы с омбудсменами заявили президенту о необходимости принятия закона о домашнем насилии. Президент с нами согласился, но отметил, что важно следить, чтобы закон не вмешивался в семью.

— Как относитесь к возможной ликвидации международного общества «Мемориал» (внесено в реестр иноагентов). Сейчас Верховный суд России рассматривает иск Генпрокуратуры о закрытии организации за «систематические нарушения» закона об иноагентах.

Глава уральского «Мемориала» об отношении государства к сохранению памяти репрессированных
— Мне всегда тяжело от решений, принимающихся без оценки экспертного сообщества. Я считаю, что в этом вопросе следует учитывать мнение уполномоченного по правам человека. «Мемориал» — организация, которая достойна существования. Увековечивание памяти жертв политических репрессий — тема, которую и президент поддерживает. Закрывать «Мемориал» нельзя. Если есть к ним претензии, давайте вести диалог и находить компромиссы. Если их ликвидируют, защищать память жертв репрессий будет практически некому.

—Измайловский райсуд Москвы приговорил экс-схиигумена Сергия (Николай Романов) к трем годам и шести месяцам колонии общего режима, признав его виновным в самоуправстве, нарушении права на свободу вероисповедания и склонении к суициду. На ваш взгляд, можно ли было решить конфликт Сергия и Екатеринбургской епархии без вмешательства силовиков?

— Я с самого начала была против силового вмешательства, и, на мой взгляд, не до конца были исчерпаны меры убеждения. Хотя епархия, как при прошлом, так и при нынешнем митрополите пыталась устроить диалог, но отец Сергий был категорически против. Общаясь с Всеволодом Могучевым (был пресс-секретарем клирика, сейчас находится в СИЗО по делу об экстремизме, — «Ъ-Урал») я поняла, что Сергий знал, на что идет, устраивая провокации, выходя в эфир с проклятиями.

Мне жаль паству Среднеуральского монастыря. Они были ярыми сторонниками Сергия, он буквально был для них отцовской фигурой. Поэтому, когда его арестовали, девушки плакали, не понимая, как жить без него.

— Также в конце ноября автора Telegram-каналов «Устинов троллит» и «ДИП Дубернатора» Александра Устинова приговорили к 14 годам колонии за вымогательство. В СМИ и соцсетях стали появляться заявления, что этот срок несправедлив, ведь даже убийцам дают меньший срок. Как оцениваете решение суда?

— Вымогательство — серьезная статья. Если все обвинения следствия имеют основания, то он должен был понести наказание. Но 14 лет — это очень много, мне не до конца ясны мотивы суда, хотя комментировать его я не могу. Возможно, в деле есть эпизоды, которые скрыты от общественности, поэтому такой жесткий приговор. Печать