По следам степной революции

Журналисты, эксперты Центра ПРИСП Пётр Скоробогатый и Тихон Сысоев – о секрете внезапного фиаско стабильного Казахстана: кто разрушил страну и удастся ли Токаеву реформировать модель Назарбаева.

Стремительное обрушение государства в Казахстане — стране, чьим главным брендом последние десятилетия была неизменная стабильность, — остановлено. Образ преуспевающей центральноазиатской республики, способной сохранять спокойствие на фоне грозных штормов, мгновенно растворился в едком дыме январских погромов. И все-таки пока удалось не допустить появления на карте Центральной Азии «второй Киргизии» или, еще страшнее, «второй Украины».

Дрогнувшая было власть в последний момент пришла в себя. Не без помощи Москвы, у которой президент страны Касым-Жомарт Токаев, по сути, взял взаймы силу в виде миротворцев ОДКБ, чтобы компенсировать рассыпавшийся силовой блок внутри страны и продемонстрировать колеблющимся и отшатнувшимся, кто в доме хозяин.

Более того, государство в едином и безальтернативном лице Токаева — иных в инфополе мы просто не видим — стремительно восстанавливает контроль или видимость контроля за силовой и управленческой вертикалью. Если судить по тем заявлениям, которые сыплются с его стороны, и по тем действиям, которые он совершает, — начиная с объявления об окончании миротворческой операции ОДКБ (уже через шесть дней после ее начала) и заканчивая символическим въездом в полуразрушенную Алма-Ату, — глава государства держит курс на централизацию власти, обещая политические и социально-экономические перемены в будущем.

Токаеву удалось ситуативно консолидировать кланы. По крайней мере, мы не видим раздрая в правящих кругах и публичного оппонирования. Назначено новое правительство, но кадровые перестановки косметические. Ключевые министры сохранили свои посты, в том числе в силовом блоке — Минобороны, МВД, а также в МИДе. Премьером стал Алихан Смаилов, которого можно считать как человеком Токаева, так и Нурсултана Назарбаева. Такая кадровая стабильность, по-видимому, объясняется желанием сохранить, хотя бы на первое время, прежний баланс элит.

Странная ситуация с назначением министром информации Аскара Умарова, которому приписывают несколько русофобских постов и связи с националистическими и протюркскими кругами, выглядит, скорее, бюрократической промашкой и показывает слабость российской дипломатии, которая и раньше многие годы закрывала глаза на проблемы соотечественников в Центральной Азии.

Токаев очевидно обязан Владимиру Путину и не забудет российской услуги. Другое дело, что на данный момент ему предстоит в первую очередь заручиться поддержкой и улицы, и знати. Ставка на националистический фактор ущербна, но сделана ли она президентом — пока не очевидно.

На клановую консолидацию работает и явное нежелание Токаева публично наказывать виновных в кризисных событиях. Никаких фамилий, разве что арестованы Карим Масимов, экс-главы Комитета национальной безопасности (КНБ) и его замы. Причем это, судя по всему, фиксация дистрофии силового блока, нежели поиск главного заговорщика. Хотя расследуется госизмена и попытка насильственного захвата власти. Токаев также обвинял иностранных террористов, пока бездоказательно. И намекал на «назарбаевское окружение», но, скорее, подчеркивал нежелание олигархов делиться с народом.

Стремительный вывод сил ОДКБ также говорит о том, что контроль за улицей и силовыми структурами восстановлен. Таким образом Токаев показывает, что его преждевременно посчитали апологетом Москвы и свою власть он не планирует строить на «русских штыках». Это очень важный момент в переговорах не только с внутренними элитами, но и с западными политиками и инвесторами. Похоже, Токаев хотел бы сохранить стратегию многовекторности, которую республика выстраивала все годы своей независимости.

Посткризисная балансировка

Помимо восстановления контроля за вертикалью власти Токаев анонсировал серьезные перемены самой модели неолиберального капитализма, господствовавшего все тридцать лет в Казахстане. Здесь и обещание справедливого перераспределения сверхдоходов, и крен в сторону социального государства, и прямые дотации уязвимым слоям населения, и политическая либерализация. В этот кризисный момент обнародованная программа Токаева выглядит революционно и, конечно, поразила воображение наблюдателей.

Однако сами казахи прекрасно помнят, что по отдельности такие обещания звучали и раньше, еще даже при Назарбаеве. Можно вспомнить и красивую концепцию «слышащего государства», которую провозгласил Токаев, как только получил пост президента, — с «безбарьерной инфраструктурой, позволяющей гражданам быть вовлеченными в процесс принятия решения и контроля за ними». Под нее до сих пор не удалось создать даже техническую базу.

Кое-что было сделано, но многое тормозилось ситуацией затяжного транзита и профанировалось частью элит. Теперь, чтобы перейти к реальной и комплексной перезагрузке, Токаеву требуется не просто успокоить и консолидировать кланы, но многих бенефициаров прежней экономической модели просто-таки переломить через колено. Есть ли такой потенциал у президента?

Тем не менее все прогнозы о стремительном разрушении Казахстана оказались преждевременными. Токаев стабилизировал государство, взял на себя всю ответственность за восстановление системы, резко дистанцировался от помощи извне, подчеркивая суверенность страны. Отказался он и от поисков врагов, внутренних или завезенных, признал масштабные социально-экономические проблемы и начал с ними работать. При этом прежняя «назарбаевская» модель Казахстана взята за основу перед грядущими переменами, а сам елбасы, потеряв все пожизненные должности, остался основателем и вдохновителем нации.

Однако было бы преждевременно говорить об окончании этой истории. У Токаева нет главного ресурса — силового. Он объявил о масштабной реформе в этой сфере: в частности, будут созданы подразделения Нацгвардии и спецназ, а полиции серьезно повысят зарплату. Но процесс воссоздания лояльного силового контура никогда не бывает быстрым.

Разговаривать же с кланами и ресурсными элитами, местными царьками, полукриминальными воротилами, влиятельными региональными деятелями и всеми прочими акторами, почуявшими вседозволенность и слабость власти, нужно уже сегодня. Никакого авторитаризма — Токаеву придется договариваться на каждом шагу. Вряд ли он сможет быстро отстоять свои приоритеты, а ведь обещания населению даны масштабные.

Что это было

В этом анализе могло бы сильно помочь понимание того, что же все-таки случилось в начале января в Казахстане, в первую очередь в его элитных кругах. Но пока тут только версии, а многое мы не узнаем никогда.

Во-первых, власти стремительно зачищают все данные, молчат высокопоставленные свидетели кризиса. Во-вторых, казахстанские элиты — чрезвычайно закрытая и сильно мифологизированная часть общества. Даже в мирные времена понять реальные взаимоотношения внутри кланов Казахстана было решительно невозможно. В-третьих, само течение «степной революции» было хаотичным и фрагментированным, а действия предполагаемых игроков — инерционными и спонтанными.

В первой фазе события в Казахстане имели все признаки социально-экономического бунта, локализованного на западе страны. Еще 2 января в городе Жанаозен вышли на улицы местные жители с требованием снизить цену на газ. С нового года она взлетела в два раза — с 60 до 120 тенге (с 9 до 19 рублей) за литр.

К 4 января «загорелись» еще несколько западных территорий. Требования те же. Резкое повышение цен на газ планировалось с осени, аналитики предупреждали правительство о последствиях, но нововведение продавили под Новый год, возможно рассчитывая, что праздники сгладят недовольство. Сторонники заговора считают, что резкое повышение цен было сознательно продавлено в качестве запала для беспорядков.

Вторая фаза — рост насилия и резкое расширение географии протестов. Буквально за вторую половину дня 4 января на митинги вышли люди в 15 крупных городах по всей стране, причем уже не только на западе, но и на юге, и на обычно депрессивном севере. Однако ряд знаковых населенных пунктов оставались спокойными вплоть до конца «революции».

У митингующих отсутствовали лидеры и общая повестка. Изначально декларировались общие социально-экономические требования, под них собирали народ. Затем стремительно, за считанные часы, лозунги дополняются политическими, а затем категоричные требования звучат все чаще. Расходятся антиназарбаевские кричалки «Шал, кет!», то есть «Старик, уходи!».

На следующий день, 5 января, меняется и контингент: в толпе уже доминирует маргинальная молодежь. Так же быстро начинаются столкновения с силовиками, сразу кровавые и бескомпромиссные, без переговоров. Токаев отправляет в отставку правительство, снижает цены на газ, затем смещает Назарбаева с пожизненного поста председателя Совета безопасности, то есть выполняет вроде бы основные требования, но это уже никого не волнует.

Подозрительной кажется скорость распространения и массовость протеста. Здесь также при желании можно увидеть заказ заинтересованных лиц, впрочем, скорее, местных кланов, желающих под сурдинку кризиса урвать побольше власти или ресурсов (тем более что в некоторых регионах лояльность государству была сохранена, люди остались дома). Эксперты объясняют разрастание протеста традициями «степной демократии», быстрым распространением слухов и сообщений в соцсетях.

Фаза третья — падение власти в Алма-Ате. Протесты в столице также сначала имели социальные и политические лозунги, их декларировала городская молодежь и местные правозащитники. Митинги концентрировались в центре города, затем прозвучал призыв идти на штурм административных зданий. И тут оказалось, что чиновники из них были эвакуированы заранее, а силовики быстро отступают, оставляют арсеналы и территорию. Алма-Ата была сдана за полдня. К вечеру начались разбои, грабежи, насилие. Местным жителям пришлось организовывать народные дружины и защищать свои дома.

Деградация силового щита Казахстана не стала сюрпризом для экспертов: в стране никто не предполагал такой угрозы и не готовил людей к масштабным уличным протестам. Непригодным в мгновение оказался весь контур безопасности. Срочники, регулярные части и полиция бежали с улиц, отдавали оружие и амуницию, бронетранспортеры и машины.

Попытка вернуть город в ночь на 6 января провалилась. И даже позже, когда пошла зачистка после ввода войск ОДКБ, была видна профессиональная неподготовленность силовиков и их начальства: без какого-либо плана специальные части просто гонялись по городу за мародерами и бандитами, теряя людей в перестрелках.

Тем не менее здесь трудно не увидеть предательства. Бунт не предупредили. Алма-Ату сдали вместе с жителями, бизнесом, документацией и арсеналами. К экс-главе КНБ Масимову много вопросов, но что это — преступная халатность или намеренное бездействие?

Фаза четвертая — попытка госпереворота. В ночь на 6 января в действиях бандитов в Алма-Ате появляются все признаки координации. Они вооружаются, делятся на банды, у них появляются командиры. Город расчерчивается на зоны. Идет захват важных инфраструктурных объектов и зданий, в том числе аэропорта — чтобы предотвратить подход подкреплений. На выездах из города выставляются блокпосты. Все еще много хаоса, но уже проступают зачатки операции.

По сути, окончательный захват крупнейшего города страны предотвратил только ввод войск ОДКБ и штурм Алма-Аты сборной солянкой из последних лояльных государству частей. Последующие боевые действия на улицах только показывают профессиональную подготовку повстанцев.

Важно добавить, что ничего похожего в других частях Казахстана не наблюдалось — там митингующие на фоне алмаатинских событий быстро притихли, погромы и мародерство были, но не в таких масштабах.

Тогда откуда взялись эти организованные боевики? Важнейший вопрос в понимании природы казахских событий.

Заказчики революции в степи

Лидеры ОДКБ и Токаев говорят об иностранных террористах, не уточняя, впрочем, кто их послал. Исключим Китай, арабов, Лондон, Вашингтон и прочую «коварную заграницу» — у них просто не было такой инфраструктуры либо они не успели ее развернуть. А участники западных и тюркских НКО первыми попрятались от суровых «революционеров».

Возможно, имеются в виду киргизы или таджики, в том числе с опытом боевых действий в Сирии и Ираке, представители местного этнического криминала. Эти данные, вероятно, не приводят, чтобы не провоцировать межнациональную рознь. Да и нет смысла кого-то выделять: улицы Алма-Аты захватили криминальные банды разного пошиба, уголовники и молодые безработные маргиналы, недавние селяне и гопники. Это известная и не новая проблема для страны.

Можно ли представить, что часть из них работали по заказу определенных кланов? Легко, особенно если привести в пример банды, охранявшие некоторые торговые центры Алма-Аты от мародеров. Увидеть продуманную заготовку революции никак не получается. Но если бы Алма-Ату не удалось отстоять, контроль над одной лишь столицей не помог бы Токаеву, потерявшему к тому же силовой контур, сохранить власть. Это был прямой путь к госперевороту.

Основная версия, которая доминирует в инфополе, объясняет, что заказчиками смуты могли стать некоторые «назарбаевские» кланы, племянники и дальние родственники елбасы, мечтающие сместить Токаева и получить контроль над новыми ресурсными активами. Они могли влиять на правительство в вопросе повышения цен на газ, а также на силовиков, включая КНБ. Назарбаева, к слову, так никто и не видел, это странно. Ходят слухи, что он скончался и это спровоцировало межклановый конфликт.

Менее популярная версия: хитрый план Токаева, который спровоцировал газовые бунты и сдал Алма-Ату преступникам, чтобы показать себя единственном сильным лидером в стране, сместить Назарбаева и его людей.

Как бы то ни было, о клановых противоречиях в рамках «двухглавой» системы власти в Казахстане говорят все, и они не могли не сыграть важную роль в кризисных событиях. Однако неверно было бы отвергать серьезные социально-экономические предпосылки массового бунта.
Деньги, которые идут мимо

Если бы протесты были сплошь искусственно организованной авантюрой элит, то повестка и лозунги митингующих были бы по всем регионам страны примерно одинаковыми. Но этого не было. В Мангистауской области требовали снижения цен на газ. Жители нефтеносных районов поначалу требовали улучшения условий труда. В других городах республики выступали за перезагрузку социальной сферы, снижение пенсионного возраста, отмену обязательной вакцинации. Затем прозвучал призыв к выборности акимов и возвращению конституции 1993 года.
За протестным взрывом скрывался целый слой старательно закамуфлированных властями проблем, который накапливал социальную апатию и напряжение. Частично об этих проблемах сказал и сам президент республики во время своего выступления в парламенте. «Произошел заметный отрыв отдельных исполнительных органов от трудных реалий и потребностей граждан. У представителей властных структур сформировалось искаженное представление о жизни людей, их чаяниях и запросах. Обострилась и проблема неравенства. Она усугубляется из года в год, хотя средние показатели доходов населения вроде бы растут, по крайней мере, на бумаге», — заметил Токаев.

У этого обострения были вполне объективные предпосылки. Гиперчувствительная зависимость Казахстана от экспорта сырья хорошо известна. И сколько бы высший чиновничий аппарат страны ни говорил о необходимости диверсифицировать экономику республики, структурных сдвигов достигнуть так и не удалось. Доля энергоносителей в экспорте Казахстана до сих пор переваливает за 75%.

Подобная зависимость стала тормозить развитие республики еще в середине 2010-х годов, когда большой сырьевой цикл, обогативший назарбаевский Казахстан, подошел к концу. Падение цен на углеводороды, которое было обусловлено замедлением темпов роста Китая, России и незначительным ростом государств ЕС, привело к постепенному снижению доходности бюджета Казахстана.

Формально за период с 2010 по 2020 год бюджет страны увеличился более чем в три раза, однако в долларовом эквиваленте он так и не восстановился после падения в 2014 году, которое было обусловлено сокращением экспортных доходов из-за падения цен на углеводороды и металлы и лишь частично антироссийскими санкциями. При этом стоит учесть, что за этот период население Казахстана выросло почти на три миллиона человек (с 16,4 млн до 19 с небольшим), а доля молодого населения (младше 28 лет), по данным осенней переписи, составляет сегодня почти 54%.

Как следствие, привычная модель, которая позволяла распределять сырьевые доходы внутри общества, компенсируя жесткость политического режима и слабость социальной сферы, начала давать сбои. «Рост населения с каждым годом только усиливал давление на рынок труда. Скажем, в 2021 году на тысячу человек трудоспособного населения приходилось 526 молодых людей. При такой диспропорции заработать становится все труднее», — считает Елена Кузьмина, заведующая сектором Центра постсоветских исследований ИМЭМО им. Е. М. Примакова РАН.

По официальным данным, уровень безработицы в республике за минувшие два года не превышал 5%, что на первый взгляд кажется вполне приемлемым показателем. Однако если подключить к этим цифрам скрытую безработицу или изменить саму методологию подсчета, картина окажется иной. Так, по словам Елены Кузьминой, если ориентироваться на международные статистические агентства, уровень безработицы в Казахстане подскочил уже до 12%.

То же касается и бедности. «Официальный уровень бедности за 2020 год в республике был равен 5,3 процента. Он рассчитывается от 70 процентов величины прожиточного минимума. Однако если отсчитывать бедность по принципу 60 процентов от медианной начисленной заработной платы, этот показатель взлетит до 25,3%», — замечает Елена Кузьмина.

Более того, по словам эксперта, в последние годы в Казахстане впервые за многие годы наметился процесс дезурбанизации, который стал усиливать региональное неравенство. Уровень доходов в южных регионах значительно ниже тех, что фиксируются на западе страны, при том, что на юге живет в целом больше людей и выше доля сельского населения.

Пандемия углубила и ускорила эти деструктивные процессы. В 2020 году инфляция в Казахстане составила уже 7,5%, а в 2021 году подпрыгнула почти до 9%. На фоне продовольственной инфляции, которая перевалила за 10%, заметно вырос и уровень закредитованности населения: к сентябрю прошлого года он ускорился до 16%.

Таким образом, депрессивная социально-экономическая конъюнктура в республике постепенно накапливала «топливо», которое нужно было только поджечь, чтобы обеспечить протестный взрыв. Неслучайно радикальный ислам (который еще называют «идеологией отчаяния») в последние годы становился все более популярным среди казахстанской бедной молодежи.

«В Казахстане, как и в ряде других стран Центральной Азии, в последнее время стали появляться «зеленые зоны», где старые криминальные понятия стали замещаться исламскими. Бандиты, которые занимались рэкетом или наркоторговлей стали говорить, что теперь они джамааты. И с каждым годом они становились все более и более популярными среди маргинальной и, как правило, безработной молодежи», — рассказывает Андрей Казанцев, главный научный сотрудника Института международных исследований МГИМО, профессор НИУ ВШЭ.

Эксперты считают, что криминальные группировки «крышевались» КНБ, но в первую очередь для того, чтобы контролировать их в определенной рамке. Однако, когда в стране начался масштабный протест, силовики, как полагает Андрей Казанцев, либо попытались использовать их в качестве ударной силы против режима, либо бандиты вышли из-под контроля и воспользовались хаосом.

Будет ли «новый Казахстан»?

Одиннадцатого января, выступая перед парламентом, Токаев не только подвел черту под эпохой Назарбаева, символически завершив затянувшейся транзит власти. Он наметил целый ряд амбициозных задач, которые по своему содержанию тянут на «революцию сверху». «Нужен новый формат общественного договора. Казахстан продолжит курс политической модернизации. Это моя принципиальная позиция», — заявил тогда Токаев.

Президент определил ни много ни мало сдвиг Казахстана в сторону социального государства, впрочем, приправив свою речь и щепоткой популизма.

Во-первых, президент объявил о ряде точечных мер, которые требуются для урегулирования срочных проблем. Например, на топливном рынке — здесь обещано, что госрегулирование будет пролонгировано и после 1 июля, если правительство не найдет приемлемого решения. Были даны публичные гарантии соблюдения интересов всех иностранных инвесторов. Наконец, объявлено о прекращении работы компании «Оператор РОП», аффилированной с Алией Назарбаевой (дочь экс-президента), и отмене утилизационного сбора на ввоз в страну автомобилей.
Во-вторых, Токаев заявил о перестройке Банка развития Казахстана (курировать это будет правительство), который, по его словам, «превратился в личный банк для узкого круга лиц, представляющих финансово-промышленные и строительные группы». Отменен мораторий на проверки участников госзакупок — здесь в целом намечена борьба с их непрозрачностью.

Отдельно стоит выделить инициативу по изъятию части доходов крупных компаний и олигархов, которые будут направляться в специально созданный фонд «Казахстан халкына» для решения социальных проблем. Каковы будут механизм и принцип этого перераспределения — пока большой вопрос. Но курс президент обозначил ясно: в Казахстане будет строиться «капитализм с социальной направленностью».

Наконец, Токаев призвал бороться с бюрократизмом во всех его проявлениях (начиная с процедуры рекрутинга и заканчивая «чиновничьим языком»), усилить меры по борьбе с безработицей, особенно среди молодежи, взять под контроль инфляцию и ввести пятилетний мораторий на повышение зарплат депутатов, членов правительства и акимов.

Очевидно, что для реализации этой программы даже при самых благоприятных обстоятельствах вряд ли хватит и второго срока Токаева (если он вообще будет). Более того, как замечает Нариман Шелекпаев, доцент Европейского университета в Санкт-Петербурге, первым препятствием на пути реализации этих реформ может стать инертность госаппарата. «Даже сегодняшний, вновь назначенный кабинет министров более чем на половину состоит из чиновников, которые работали на министерских должностях до 2022-го, и даже до 2019 года», — замечает эксперт.

Не избежать президенту и других препятствий, скрытых в самой структуре казахстанского общества. «Сам Токаев, конечно, человек либерального склада, с большим международным опытом. Он явно не склонен к примитивной восточной деспотии, но есть его окружение и те рамки, которые существуют на Востоке. Они постоянно будут деформировать или преломлять его инициативы», — уверен Юрий Солозобов, директор по международным проектам Института национальной стратегии.

Наконец, в условиях разрушенной системы балансов, которая сложилась при Назарбаеве, Токаеву придется выстраивать новую. Это потребует от него не только всего дипломатического опыта, который он имеет, но и готовности постоянно чем-то жертвовать в процессе торга.

«Токаеву придется балансировать и выкручиваться, причем как на внешнем контуре, так и на внутреннем. Самое главное: в ближайшие несколько лет ему нужно будет найти баланс между требованиями народа по борьбе с коррупцией и социальным неравенством, но при этом создать стабильные правила игры для внешних инвесторов и для внутренних акторов», — считает Андрей Казанцев.

Именно поэтому второй президент Казахстана пока, скорее, дал обществу сигнал, что готов работать над ошибками, риторически откликаясь на тот мандат доверия, который негласно получил. Однако во что эта работа в итоге выльется, будет зависеть далеко не только от личных способностей и пожеланий Токаева, но и от решимости элит перезагрузить страну.

Ранее опубликовано на: https://expert.ru/2022/01/15/kitay-snyal-zapret-na-priyem-gruzov-po-zheleznoy-doroge/ Печать