Подсанкционный прогресс Ирана

Политолог, публицист Александр Механик побеседовал с автором книги «Иран. Экономика под санкциями» Павлой Рапинской о том, как поддержать на плаву технологические отрасли, а некоторые даже развить до приличного уровня в условиях жесточайших санкций.

Иран находится под катком постоянно ужесточающихся западных экономических санкций уже несколько десятков лет. Несмотря на это, он сумел сохранить основы своей экономики и во многом даже развиться. Иран занимает 15-е место в мире по количеству публикуемых научных статьей — более 65 тысяч в год. В стране, например, активно развиваются нанотехнологии.

Вот почему в России, тоже оказавшейся под санкциями, опыт Ирана вызывает все больший интерес. И естественно, что наше внимание привлекла недавно вышедшая книга Павлы Рипинской «Иран. Экономика под санкциями». Рипинская — журналист, писатель и переводчик, иранист, автор нескольких книг по истории и культуре Ирана. Одновременно совладелец турагентства GoIran.Ru, консалтинговой и импортно-экспортной компании «Иранмаркет», специализирующихся исключительно на российско-иранских связях.

— Как бы вы сформулировали, в чем особенность иранской модели экономики в настоящее время?

— Это сложный вопрос именно потому, что модель крайне беспорядочная, как, в общем-то, все в Иране, на наш западный взгляд. Я бы сказала, что это модель экономики, которая внешне выглядит как обычная капиталистическая. Но по факту экономика под пятой государства: большое количество крупных предприятий, сращенных с государством. Сочетание монополизма и кумовства. Но при этом очень много частных предприятий малого и среднего бизнеса, в том числе семейного, традиционного. В экономике присутствуют и государственные структуры — это в значительной мере военные структуры, тот же Корпус стражей исламской революции, сейчас он не только самая крупная военная сила в стране, но и самая крупная экономическая сила. Одновременно это попытка создания автаркии в ключевых системах страны, в том числе в финансовом секторе, IT-секторе, в телекоммуникациях. А вокруг страны — развитая сеть посредников (торговых, финансовых) для обхода санкций.

— А в каких секторах все-таки развивается частный бизнес?

— Частное производство, особенно в последние годы, развивается в пищевой промышленности: на Ближнем Востоке хорошо знают компании Kalleh (мясная и молочная продукция), Behruz, Chin-Chin и множество других.

Выгодным оказалось и местное производство бытовой техники, поскольку в силу национальных особенностей спрос на нее огромен. Иранцы очень трепетно относятся к обстановке своего жилища (особенно кухни!), и наличие продвинутой бытовой техники считается престижным. Иранская семья скорее откажется от поездки за границу, зато приобретет самую лучшую рисоварку, дорогущую микроволновку и телевизор с огромным экраном. Традиционно девушкам перед свадьбой закупают приданое — а в наши дни без бытовой техники семью жениха не впечатлить.

На товары из-за границы в стране большой спрос, но зарубежные бренды не могут ничего продавать в Иране напрямую. Так в стране появилось множество дилеров, которые завозят сюда, например, товары класса люкс или дорогую технику, через Китай или ОАЭ. Вот почему в тегеранских торговых центрах нередко можно встретить магазины c люксовыми итальянским брендами, где все товары будут подлинными, прямо из Италии. Хотя, конечно, в приоритете тут техника, и «иранский Samsung» или «иранский Apple» встречаются гораздо чаще.

— Как бы вы охарактеризовали основные экономические достижения Ирана в условиях санкций? Что им удалось?

— Все-таки им удалось более или менее наладить пути обхода санкций в самых жизненно важных ситуациях, и хотя эти пути регулярно перекрывают, они открывают новые. Доставляют туда все, что угодно, и не могу сказать, что там дикий дефицит чего-то важного для жизни, например каких-то лекарств. Потом, они пока еще смогли сохранить свой воздушный флот. Америка рассчитывала, что он развалится буквально в первые три года после начала санкций. А он не только не развалился, но до сих пор летает, до сих пор как-то его поддерживают.

Что касается IT, то самые большие ограничения в этой области на Иран были наложены после 2010 года, как раз когда сектор интенсивно развивался. Но они справились: вся импортная техника у них работает, и все приложения, которые мы покупаем через айфоны, они тоже могут купить, только другими способами.

— Сейчас много говорят и пишут об иранских беспилотниках. Беспилотники все-таки довольно серьезно насыщены электроникой. Откуда они ее берут?

— Я думаю, что это параллельный импорт. Кроме того, я не могу сказать, что в Иране совсем плохо с производством электроники, кое-что делают и сами. У них, в принципе, неплохая технологическая база, у них образованное население, часть которого, между прочим, успела и в Европе поучиться.

— У вас в книге есть главка «Чем Иран может похвастаться». Как бы вы это сформулировали?

— В основном природными ресурсами, молодым населением, которое жаждет учиться, налицо нехватка университетов.

Но не только ресурсами. Иран может похвастаться тем, что там самый большой рынок автомобилестроения на Ближнем Востоке (до десяти процентов ВВП, вторая отрасль в стране после нефтяной). В 2014 году в стране продан миллион автомобилей собственного производства. Иран — один из самых многообещающих рынков мира в сфере IT и мобильных коммуникаций. Иран активно ориентирован на инновации и наукоемкие отрасли промышленности. Налицо активное развитие медицины — 21-е место в мире, нанотехнологий — 14-е место в мире, лазерных технологий, генной инженерии, есть успехи в освоении космоса — запуски спутников, включая военный «Нур» в феврале 2020 года.

— Я так понял, что у них большие успехи в том, что называется публикационной активностью, то есть много научных публикаций, и вообще наука на достаточно хорошем уровне.

— Это, конечно, результат серьезных государственных усилий. Не надо забывать, что страна к 1970-м годам была полуграмотная, хотя шахское правительство тоже очень стремилось грамотность поднять. А у молодежи, родившейся и выросшей после революции, уже почти стопроцентная грамотность. Пришли муллы, и, как это ни странно для нас звучит, обеспечили доступ к образованию даже тем слоям населения, у которых такого доступа раньше не было. У них действительно хорошие университеты, хорошие преподаватели. Другое дело, что там огромная утечка мозгов. Потому что мест для применения этого хорошего образования, несмотря на определенные достижения в высокотехнологичных отраслях, мало. И этим людям либо приходится идти на работу, которая не соответствует их образованию, либо их приглашают за рубеж.

— Но значительный подъем числа научных публикаций говорит о том, что научные лаборатории функционируют?

— Да, у них действительно большие лаборатории, Иран в этом смысле первый в исламском мире. Тут две причины. Первая — научные лаборатории действительно хорошо финансируются. А вторая — очень многим нужны научные публикации, потому что чем больше у тебя публикаций, тем больше у тебя шансов уехать за границу. Это вообще проблема Ирана — проблема эмиграции.

Тем не менее они развивают наукоемкие отрасли. Атомную отрасль, а это действительно довольно наукоемкая отрасль, и значит, есть кадры, есть на что опереться. Интересно, что, например, в американских университетах иранцам запрещено обучаться по некоторым направлениям, в том числе по ядерной физике. Бурно развивались нанотехнологии, у них были большие вложения, много проектов. Сейчас, правда, про нанотехнологии мало слышно.

Иранцы стали производить очень много лекарств и лекарственных препаратов и даже медицинское оборудование. Оно, конечно, несовершенно, хуже, чем в Европе, но оно свое.

— Вы в книге упомянули программу «экономики сопротивления». В чем она заключалась и как ее можно охарактеризовать?

— Национальная программа «Экономика сопротивления», помогающая Ирану жить под санкциями, была подробно сформулирована в 2014 году. Эти идеи выдвинул и поддержал верховный лидер страны, аятолла Али Хаменеи, а его слово является решающим. Он тогда же подчеркнул, что Иран вовсе не стремится порвать связи с мировой экономикой. Но страна должна стать самодостаточной.

На самом деле она примерно соответствует нашей идее импортозамещения. То есть производить свои товары, вкладываться в своего производителя. Соответственно, там предусмотрены меры поддержки своего предпринимательства. И, кстати, программа приватизации, которая должна дать большую свободу предпринимательству, тоже туда попадает.

Основные пункты этой программы:

опора на внутренние возможности (уже имеющиеся у страны географические, природные, научные и финансовые преимущества);

широкое участие народа в экономическом развитии, повышение финансовой грамотности населения;

создание необходимых резервов продовольствия, медикаментов и других стратегических товаров. На первом этапе — накопление того, что страна пока производит недостаточно, на втором — переход к полному самообеспечению;

сокращение зависимости от нефтяных доходов, участие частных компаний в нефтяном экспорте, увеличение экспорта газа, нефтепродуктов и нефтехимии;

переориентация с европейских контрагентов на азиатских, диверсификация цепочек поставок;

рациональное потребление и отказ от расточительности (но без перегибов, к аскетизму никто не призывает);

борьба с коррупцией, создание прозрачной и безопасной экономической атмосферы для предпринимателей;

курс на инновационную экономику, максимальное использование научных достижений и передовых технологий;

поощрение предпринимательства, оптимизация производственных процессов;

развитие специальных и свободных экономических зон с целью получения технологий и развития внутреннего производства.

— Раз уже заговорили об импортозамещении, что им все-таки удалось? Скажем в нефте- и газодобыче и, соответственно, в производстве материалов и изделий из нефти и газа. Мне кто-то сказал, что у них в этом большие достижения. Когда у них прекратили покупку нефти, они стали развивать перерабатывающую промышленность.

— На самом деле это очень болезненный вопрос, потому что начали они ее развивать, когда их окончательно замкнули, достаточно поздно, прямо совсем поздно. Они продавали за границу сырую нефть, а нефтепродукты покупали. То есть, имея свою нефть, они не могли произвести даже какие-то простейшие нефтепродукты, тот же нормальный бензин. И в какой-то момент президент Ахмадинежад сказал: «Всё, мы теперь бензин не покупаем, сами на заводах производим». Но заводы-то старые. И в результате в Тегеране, который и так постоянно под смогом, народ вообще перестал, что называется, дышать. НПЗ не обновлялись десятки лет. И тут поняли, что все надо срочно все реконструировать. И все это действительно переделывается. Но я не думаю, что там сейчас большой ассортимент продукции нефтепереработки. За десять лет, конечно, что-то обновилось, но сказать, что это было величайшим достижением, — нет.

Я бы обратила внимание не на нефтегазовую промышленность Ирана, а на медицину и уже упомянутую фармацевтику. Медицина — важнейшая отрасль в государстве, при этом одна из самых дорогостоящих и теснее многих связанная с мировым рынком. Правительство Ирана щедро обеспечивает социальную сферу и многие годы делало серьезные вложение в медицину. По данным ВОЗ, Иран находится на 41-м месте в мире по уровню расходов на здравоохранение — 8,7 процента от всех бюджетных расходов. Для сравнения: Россия в этом рейтинге всего на 121-м месте. Иранские вузы готовят и кардиологов, и офтальмологов, и зубных врачей. Причем многие из спецов учатся за границей, чтобы, приехав на родину, открыть, например, частную клинику.

Медицина здесь — выгодный бизнес. В стране, подарившей миру Авиценну, знают, как важны толковые врачи. Бесплатная медицинская помощь достаточно развита, особенно в крупных городах (в страховые фонды, как и в России, платят работодатели). При наличии официальной работы средний житель Тегерана, например, может рассчитывать и на шунтирование сердца, и на многие другие недешевые процедуры. А еще Иран на Ближнем Востоке славится возможностями своей пластической хирургии и особенно ринопластикой.

Иран не зря все эти годы вкладывался в развитие собственной фармацевтической промышленности. Многие лекарства Иран научился делать сам. Страна является мировым лидером по производству непатентованных лекарственных препаратов. По официальным данным, почти 97 процентов необходимых фармацевтических ингредиентов производят сто иранских фармацевтических компаний, большая часть которых принадлежит частному сектору. То есть, всего три процента спроса на лекарства приходятся на импорт (правда, стоимость этих препаратов очень высока).

- Вы уже упомянули авиацию, что самолеты летают. Но ведь для этого либо нужно самим начать делать запчасти, либо как-то научиться их откуда-то привозить — опять-таки тем же серым импортом…

— Отмечу для понимания, что парк самолетов в Иране — один из старейших в этом регионе. Средний возраст воздушных судов превышает 24 года (примерно в два раза больше, чем в среднем по миру). В Иране по сей день летают самолеты, которые помнят времена правления шаха Мохаммада Резы Пехлеви. Среди них Airbus A300, Boeing B727, B747SP или B747-200. Иранская Saha Air отозвала последний в мире Boeing 707, использовавшийся для коммерческих пассажирских рейсов, всего восемь лет назад.

По моему личному мнению, поддержание этих самолетов в рабочем состоянии — это заслуга именно обслуживающего персонала. Эти люди, очень хорошо обученные и за границей, и в Иране, очень долго работающие именно в этих жестких условиях, когда ко всему доступ ограничен, становятся очень изобретательными. Конечно же, очень много запчастей везется с черных рынков. И поэтому, как ни странно, старый самолет в некоторой степени предпочтительнее. Потому что для старого самолета на этих рынках легче найти детали. Если самолет новенький, детали для него на черный рынок пока не подвезли, для него покупки только официально. Такой парадокс. Может, как раз за счет возраста самолетов этот флот и держится так долго.

Вероятно, Запад не ожидал такого упорства и изобретательности иранских техников и пилотов. Про иранских пилотов хочу сказать отдельно. Многие из них имеют шансы столкнуться в воздухе с ситуацией, которые в других странах случаются раз в десять лет либо вообще только на тренажерах и отрабатываются. В 2011 году во время рейса Москва — Тегеран компании Iran Air (а это один из основных маршрутов, связывающих наши страны) пилот Хушанг Шахбази умудрился виртуозно посадить Boeing-727 с заклинившим передним шасси. Он использовал заднюю центровку самолета так, что нос коснулся земли, только когда скорость была снижена до минимума. Пожара не произошло, никто из ста пассажиров не пострадал.

И сегодня Иран даже развивает собственную международную авиацию (которая остается достаточно доходной индустрией) и строит новые крупные аэропорты (например, аэропорт Имам Хомейни в Тегеране, запущенный в эксплуатацию в 2006 году).

Самолеты так важны для Ирана еще и потому, что в стране по ряду исторических причин слабо развита железнодорожная инфраструктура. Железных дорог в стране в разы меньше, чем предполагает ее площадь: всего около 8500 километров (по данным на 2018 год), при этом электрифицировано из них менее 200 километров. Большая часть железнодорожной сети закладывалась еще в шахском Иране. И полотно многих железных дорог уже изношено, из-за чего средняя скорость движения поездов в стране составляет всего 35 километров в час. До недавнего времени в год в стране строилось не более 300 километров железных дорог, хотя в последние годы развитие железнодорожного транспорта стало для страны одним из приоритетов. Интересно, что для усовершенствования иранских железных дорог стараются привлекать самых разных инвесторов, включая западных.

— Вы сказали, что в 2014 году в стране продан миллион автомобилей собственной сборки…

— Эти модели в свое время производились в Иране иностранными заводами, потом иностранные производители ушли, а люди, квалификации, техника остались, и иранцы продолжили на этой базе что-то делать. По-моему, они выпускают переделанный «Рено», «Форд» какой-то совершенно седой модели. Но зато дешево. То есть это старые иностранные разработки, которые они, скажем так, адаптировали под свои возможности. В Иране, конечно, продаются иномарки, но эти иномарки стоят в два раза дороже, чем в любой другой стране, потому что там очень высокие пошлины. Поэтому местное население покупает местные автомобили.

А еще надо учитывать, что в Иране не очень развит общественный транспорт, там большие расстояния, и даже семья с очень средним достатком постарается купить автомобиль, хотя бы старый.

— А почему общественный транспорт не развит? Казалось бы, для такой большой страны естественно было бы развивать его.

— Они развивают. В 2010-е годы стали строить метро. В Тегеране уже открылось метро, но оно строится годы, там две-три линии открыли — это для большого города ничего не значит. Пока оно еще разовьется… Автобусы неудобные, с какими-то совсем странными маршрутами. Люди, естественно, ими пользуются. Но любимое средство передвижения — то, что они называют такси. Это, по сути дела, маршрутка, только в виде легкового автомобиля, куда набивается чуть ли не по шесть человек. У них очень любопытная система, когда на улице водителю в окно кричишь, куда тебе надо, а он кивает или не кивает, туда или не туда он едет. Когда у человека нет денег, он идет работать водителем такси.

— А метро кто строит? Какая там техника и где они берут поезда? Это же все иностранного, скорее всего, производства?

— Это Китай. Они построили первое тегеранское метро. Кстати, насколько я знаю, шли переговоры и с Россией перед этим, но что-то не срослось. Метро очень-очень неплохое, и там очень качественные вагоны.

— Вы большое внимание уделяете в своей книге развитию интернета в Иране. И я так понял, что действительно интернет как-то у них получился.

— Интернет получился, и он очень для них важен. В конце 2017 года в Иране насчитывалось 56,7 миллионов интернет-пользователей (70 процентов населения), по сравнению с 46,8 миллионами в 2015 году (57,2 процента населения) это прирост на 21,1 процента. При этом в 2000 году число пользователей интернета в Иране не превышало 250 тысяч человек.

В Иране действует примерно 140 операторов связи, обеспечивающих доступ к интернету. Сегодня большинство из них — частные. Одно время были чрезвычайно популярны интернет-кафе (в 2008 году в одном только Тегеране их насчитывалось более полутора тысяч), однако с 2011 года пользователи потеряли возможность выходить оттуда в интернет анонимно.

Хотя сейчас, когда в стране идут протесты, интернет заглушили чуть ли не до нуля. То есть он оказался настолько важной вещью, к нему подключено такое количество людей, что правительство решило его заглушить. При этом крайне сложно работать самому правительству и всем остальным, потому что все к этому уже привыкли. Интернет был практически единственной возможностью и самовыражения, и продвижения для мелкого бизнеса. Скажем, в иранском Инстаграме огромное количество мелких бизнесов, там присутствует чуть не 300 тысяч официально зарегистрированных компаний, а говорят, что людей, которые просто что-то продают через Инстаграм, там миллионы. И это не только крупные города, но и мелкие городки — это распространилось всюду, и для иранцев это очень важная часть жизни.

— То есть сеть интернета развернута по всей стране?

— Да, практически по всей стране. И это происходило очень быстро — десять лет назад мобильного интернета еще практически не было. А сейчас это уже 4G, они уже и 5G пытаются запустить.

В активном развитии интернета и мобильной связи сыграло то обстоятельство, что частный капитал в момент приватизации не мог рассчитывать на традиционные отрасли и устремился в новые инновационные сектора, потенциальную прибыль от которых не учли крупные государственные игроки.

Иранцы не имеют прямого доступа к App Store или Google Play. Поскольку общемировые системы карточной оплаты для Ирана закрыты, там нельзя купить товар с Amazon или из других зарубежных интернет-магазинов. На территории страны блокируется YouTube. Тем не менее иранские предприниматели смогли создать достойные аналоги всех вышеперечисленных сервисов внутри Ирана и получают с этого неплохой доход. Аналогом Amazon в Иране стал интернет-магазин DigiCala. Подобием YouTube — местный Aparat. Любое приложение для Android можно купить на сайте Cafe Bazaar. Filimo с местными фильмами и сериалами заменяет иранцам Netflix. Сервис по продаже товаров Divar разительно напоминает «Авито». Иранцы, для которых никогда не работал Uber, легко вызывают такси с помощью Snapp!

Государство уже разобралось, что к чему. И теперь начинает чинить препятствия в виде новых законов и требовать многочисленных лицензий для IT-компаний. Более того, государственные компании тоже стали пробовать свои силы на цифровом рынке. Например, был создан мессенджер Baleh, призванный заменить бешено популярные в Иране Телеграм и WhatsApp. Мол, надо переходить на свое IT в интересах национальной безопасности. Но понимания у народа мессенджер не нашел.

***

Политику Ирана в области науки, технологий и инноваций можно подразделить на три этапа:

1. Развитие высшего образования и рост научных публикаций (с 1990 года).
2. Развитие исследований и новых технологий (с 2000 года).
3. Переход к инновациям и экономике, основанной на знаниях (с 2010 года).

В 2011 году был создан Национальный инновационный фонд Ирана для оказания помощи неправительственным учреждениям и компаниям в коммерциализации инноваций путем предоставления финансовой поддержки и услуг. INIF работает как одно из ключевых посреднических агентств под непосредственным руководством вице-президента по науке и технологиям. Услуги INIF подразделяются на ссуды, кредиты, инвестиции и расширение прав и возможностей.

Значительная поддержка инновационным компаниям была оказана за счет кредитов. С 2019 года резко увеличился объем выделяемых средств. Общая финансовая поддержка в 2019 и 2020 годах составляет до 87% от общего объема выделенных средств за последние пять лет.

Правительство также пыталось помочь предпринимателям путем смягчения правил и налогов для ранних стартапов и высокотехнологичных фирм, или, как их называют в Иране, «фирм, основанных на знаниях» (KBF). KBF — это компании, которые занимаются разработкой и применением изобретений или инноваций и коммерциализацией результатов НИОКР в области высоких технологий с высокой добавленной стоимостью в сфере проектирования и производства товаров и услуг. Количество KBF увеличилось примерно с 3000 в 2016 году более чем до 6300 в 2021-м.

Причем в Иране установлены достаточно строгие критерии признания компании фирмой, основанной на знаниях: из 26 тысяч заявок на KBF принято только 24 процента.

В среднем каждая KBF предоставляет рабочие места в среднем для 35 человек. Общее число сотрудников KBF выросло за пять лет с 86 тысяч до 227 тысяч.

В настоящее время многие KBF активны в различных областях, включая информацию и коммуникационные технологии, здравоохранение, биотехнологии, сельское хозяйство и энергетику.

Хотя первый инкубатор в Иране был создан в 2000 году, первая волна стартапов в Иране началась после 2012 года благодаря инициативам нескольких университетов и возвращению иранцев, получивших образование за границей. Движение возникло довольно поздно по сравнению с другими развивающимися странами, такими как Индия, но оно быстро расширялось по мере того, как к их созданию подключалось все больше и больше студентов, ученых, предпринимателей, государственных органов, а также отечественных и иностранных инвесторов.

В 2014 году для управления и развития экосистемы было создано несколько частных и государственных инвестиционных и венчурных компаний, а также бизнес-ангелы, акселераторы, инкубаторы и научные парки. Что касается количества стартапов, то к концу 2014 года их было около 150. А в 2015-м произошел удивительный рост их числа, достигший, по оценкам, до 400 стартапов только в Тегеране.

Следующая волна иранских стартапов появилась в 2016 году в таких секторах, как финансовые технологии (Fintech), страховые технологии (InsurTech), видео по запросу (VOD) и приложения для обмена сообщениями.

Последняя волна началась, когда США вышли из Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД) в 2018 году. Это привело к ухудшению бизнес-среды для стартапов в нескольких областях. И рост стартапов в стране замедлился. Однако ограничения могут превратиться в возможности, что и произошло в Иране. В отсутствие международных игроков иранцы увидели возможность и начали клонировать и локализовать международные платформы и сервисы.

В период с 2014 по 2020 год вице-президент по науке и технологиям и министерство связи оказывали поддержку стартапам с помощью различных политических мер, смягчив правила и налоговое законодательство для ранних стартапов с помощью специального плана для KBF. Правительство поддержало венчурных капиталистов и акселераторы, предоставив им места для проведения мероприятий в университетских городках. Технологический парк «Пардис», он же. «Кремниевая долина Ирана», также финансировался правительством. А с 2019 года, после повторного введения санкций, резко возросла государственная поддержка стартапов. Поддержка включала в себя финансирование в виде кредитов и прямых инвестиций (через Национальный инновационный фонд Ирана), а также с помощью других стимулов для создания объектов поддержки стартапов, таких как акселераторы, инновационные центры и инновационные фабрики. Эти меры привели к быстрому росту числа этих центров в период с 2019 по 2020 год.

Принимаемые правительством Ирана меры нашли отражение в росте его места в глобальном индексе инноваций, который публикует Всемирная организация интеллектуальной собственности (ВОИС). Глобальный инновационный индекс (GII) оценивает эффективность инновационной экосистемы экономик по всему миру, анализируя 80 показателей, включая показатели политической среды, образования, инфраструктуры и создания знаний в каждой экономике каждый год. Глобальный инновационный индекс 2021 отражает эффективность инновационной экосистемы 132 стран. Иран занимает в нем 60-е место. И при этом Иран занимает второе место в Центральной и Южной Азии.

Ранее опубликовано на: https://stimul.online/articles/interview/iranskiy-podsanktsionnyy-progress/

Печать