Дворцовые страсти: кому Навальный должен сказать «спасибо»?

Николай Пономарев – о том, что протестующих 23 января мобилизовала и мотивировала отнюдь не вера в то, что «у Путина есть тайный дворец».

По случаю празднования Дня российского студенчества Владимир Путин провел традиционную встречу с учащимися вузов. В ходе мероприятия главе государства был задан вопрос о последнем расследовании Алексея Навального, в рамках которого оппозиционер попытался убедить общественность в наличии у президента тайного дворца в районе Геленджика.

«Ничего из того, что там указано в качестве моей собственности, ни мне, ни моим близким родственникам не принадлежит и никогда не принадлежало», – заявил в ответ Владимир Путин.

Политолог, эксперт Центра ПРИСП Николай Пономарев считает, что эти слова закономерно стали топливом для начала нового этапа дискуссии вокруг вопроса: почему власти просто не пояснят, кто является реальным собственником этого объекта?

Глас вопиющего в пустыне

Ответить на него можно лишь при выполнении нескольких условий. Во-первых, мы должны четко представить, какой аудитории может быть адресован этот месседж. Во-вторых, у нас должны выработаться четкие представления о специфике политического восприятия целевой аудитории на текущий период.

Вполне очевидно, что президент может не беспокоиться о возможной реакции со стороны лоялистов. По мнению последних, заслуги Владимира Путина перед российским государством столь велики, что он может смело претендовать даже на 10 таких дворцов. Для главы государства не имеет смысла оправдываться за что-либо перед своими сторонниками, его авторитет среди них слишком высок.

Диалог с радикальным сегментом оппозиции в принципе не способен дать полезного эффекта: в глазах ее представителей президент является едва ли не воплощением зла, и потому любые его заверения и обещания априори являются ложью. Даже если бы им был представлен реальный владелец дворца, к нему сразу бы прикрепили ярлык «второго Ролдугина», не тратя время на поиск доказательств.

Однако между этими двумя полюсами политического восприятия существует широкая группа «колеблющихся» граждан, не имеющих четкой политической ориентации и делающих свой выбор скорее ситуативно, из чисто прагматических соображений либо под влиянием накопленных эмоций. Для них пояснения со стороны главы государства относительно принадлежности геленджикского дворца, гипотетически, имели бы большое значение.

Однако соответствующее решение можно было бы принять с учетом специфики настроений «срединного народа» на сегодняшний день. Для этой группы традиционно была характерна высокая степень аполитичности и ощутимый прагматизм при декларации лояльности тому или иному актору. Но в последние годы в рамках внутренней повестки этой общественной группы все большее значение приобретает тема «незаслуженных привилегий элиты», ставшая одним из ключевых элементов протестного дискурса в ходе несанкционированных акций 23 января. И это представляется вполне ожидаемым и закономерным.

Семь причин для ненависти

Данный акцент в протестной повестке был порожден отнюдь не расследованием Навального о мнимом «дворце Путина». Особняк в Геленджике (кому бы он ни принадлежал) сыграл лишь роль символа, в который можно емко «упаковать» основные смыслы протеста. Использование темы привилегий истеблишмента в качестве ресурса мотивации и мобилизации протеста является результатом вполне объективных процессов.

Начиная с конца 2014 г., уровень жизни основной массы населения России снижался либо стагнировал. Этот тренд закономерно сопровождался усугублением диспропорций пространственного развития: контраст между благосостоянием жителей «жирных» регионов и «тощих» субъектов федерации лишь усиливался. Равным образом развитие получила и дифференциация уровня жизни на региональном уровне (между муниципалитетами). И экономические последствия эпидемии ковида лишь усилили эти тенденции. За счет этого в стране не только появилось большое количество «новых бедных», но и возникли территориальные очаги недовольства. Которое с течением времени начало конвертироваться из социального формата в политический.

Экономический кризис совпал по времени со вступлением во «взрослую жизнь» поколения людей, которые не имеют личного опыта «выживания в лихие девяностые» и используют в качестве основы своей системы представлений о нормальности опыт «сытых нулевых». У них нет травмирующего опыта ельцинского периода, и потому представители нового поколения видят в переменах не источник риска, а шанс на лучшее будущее. И в то же время «новые россияне» осознают, что постепенно их уровень жизни все больше падает по сравнению с периодом 2000-х гг. Отсутствие ощутимой позитивной динамики в социально-экономической сфере в последние годы формирует у многих представителей молодежи представление об «организационной импотенции» элит.

Росту деструктивных настроений среди молодежи способствовало почти полное свертывание массовых программ работы с подрастающим поколением после «победы над Болотной». Системное взаимодействие организовано лишь с молодыми активистами (также именуемых с долей иронии «молодыми карьеристами»). Во многом именно пассивность истеблишмента на поле молодежной политики позволила Навальному «завоевать школоту».

Политическая социализация молодежи в последние годы протекала вне среды, контролируемой государством. Реализация программ военно-патриотического воспитания не могла возместить отсутствие системной работы с подрастающим поколением. Эпизодически реализуемые проекты и отдельные мероприятия либо носили морально устаревший характер, либо изначально были рассчитаны на достижение краткосрочного эффекта.

В подрыве легитимности элит в глазах протестующих и сочувствующих им лиц во многом виноваты и архитекторы информационной политики истеблишмента. Резкий рост «токсичности» политических ток-шоу на федеральном телевидении в начале 2010-х гг. привел к миграции в Интернет большого числа интересовавшихся политикой россиян. Повышенный и подчеркнутый лоялизм спикеров многих информационно-аналитических программ резко снизил их потенциал в плане влияния на «колеблющуюся» аудиторию. ТВ превратилось в инструмент продвижения лоялистского месседжа среди людей, уже поддерживающих действующую власть. Следствием этого стал рост политической поляризации общества, наложившийся на усиление оппозиции в социальных медиа и существенное сокращение числа граждан, на формирование мнения которых власти могли влиять при помощи телевидения.

Отдельно необходимо отметить влияние такого фактора, как поражение российского истеблишмента на поле политического юмора на Интернет-площадках. В результате оппозиция овладела одним из наиболее эффективных инструментов политического позиционирования в своем арсенале. Следует признать, что само по себе наличие недовольства или даже ненависти по отношению к власти не является системной угрозой для ее стабильности. Однако недовольство в сочетании с презрением к многократно высмеянным юмористами политикам способно обеспечить последним полную утрату кредита доверия.

На протяжении последних лет сами высокопоставленные чиновники и депутаты (в основном – регионального уровня) также проделали титаническую работу по формированию антиобраза политических элит. «Коллективная Глацких» успешно реанимировала и доработала многочисленные стереотипы относительно представителей истеблишмента, знакомые россиянам по произведениям Щедрина и Гоголя. И, к сожалению, также продемонстрировала неспособность к рефлексии: одни и те же ошибки допускаются раз за разом, несмотря на наличие значимого негативного опыта.

Наконец, нельзя забывать про роль такого фактора, как пенсионная реформа, в сочетании с несбывшимися надеждами на перезагрузку внутренней политики в 2018 г. обрушившая рейтинги власти. В глазах широких слоев населения этот шаг был грубым нарушение негласного пакета «власть в обмен на благосостояние». А в сочетании с негативными эффектами от оптимизации системы образования и здравоохранения это создавало далеко не самый привлекательный образ будущего перед среднестатистическим россиянином.

Все это способствовало формированию в массовом сознании системы устойчивых негативных стереотипов о политических элитах. При этом приписываемые истеблишменту качества предполагают, что у истеблишмента нет никаких прав на привиллегии. Более того, его представители воспринимаются едва ли не как «паразитический класс». Легитимность существующей системы в глазах колеблющихся основывается скорее на личном авторитете сравнительно узкого круга конкретных политиков (в первую очередь речь идет, конечно же, о президенте Владимире Путине).

Посевы в песках Сахары

Последнее, на первый взгляд, открывает «окно возможностей» перед истеблишментом: заявление главы государства об истинных собственниках дворца в Геленджике могло бы повлиять на многих представителей «неустойчивого большинства».

Однако в реальности полезный эффект этой акции был бы крайне низок. Потому что расследование о дворце в Геленджике стало лишь поводом выйти на улицу для недовольных. Протестующих мобилизовала и мотивировала отнюдь не вера в то, что «у Путина есть тайный дворец». Протест является производной социальной, экономической и пространственной политики истеблишмента на протяжении последних лет. Ее издержки подорвали легитимность элит в глазах широкого круга людей, которые традиционно слабо интересовались политикой. Накануне акции 23 января Владимир Путин мог бы лично провести «сеанс разоблачения Навального», но это ничего бы не изменило.

В сложившейся ситуации президент оказался в положении библейского сеятеля, которому предложили разбрасывать зерна посреди давно «убитого» засухой участка. И потому молчание со стороны Кремля не вызывает удивления: зачем тратить ресурсы на какие-либо действия, если их полезный эффект потенциально равен нулю? Ведь люди вышли на улицу из-за конкретного дворца в Геленджике, и претензии с их стороны адресованы элите в целом.