Игра в политтехнологические шахматы

Политолог, эксперт Центра ПРИСП Николай Пономарев – о реакции властей на протесты оппозиции и эффективности предпринятых мер.

Реакция российских властей на протесты, организованные в начале 2021 г. сторонниками Алексея Навального, не получила однозначной оценки со стороны экспертного сообщества.

Политическая относительность

Кто-то заявляет о самом масштабном за последние десятилетия росте политических репрессий в отношении инакомыслящих. Так, по мнению координатора «Левого фронта» Сергея Удальцова, власть дает оппозиции четкий сигнал, добиваясь свертывания уличной активности.

Эта точка зрения ожидаемо подвергается критике. Ее противники видят в ужесточении законодательства и правоприменительной практики лишь попытку системы провести «красные линии» для внутренних и внешних игроков, добивающихся смены действующей власти в России в рамках «гибридной войны».

Обе стороны приводят в защиту своей позиции весомые аргументы. Ликвидация ФБК (НКО, включенная в реестр некоммерческих организаций, выполняющих функции иностранного агента), аресты и задержания «навальнистов» и участников организованных ими акций, повышенное внимание силовиков к левым активистам (таким, как Кирилл Украинцев, Максим Потапов и Азамат Мустафин), задержания студентов МГУ после встречи с депутатом Госдумы Валерием Рашкиным, во многом запретительный характер закона о просветительской деятельности, штрафы за «неправомерное использование пресс-карт на митингах» – вот далеко не полный перечень инфоповодов, приводимых противниками действующей власти в защиту своей позиции.

Их оппоненты обращают внимание на то, что меры, предпринятые элитами, во многом дублируют практики западных государств, которых ни один эксперт не может отнести к числу диктатур. Подчеркивается и то, что протестное движение в России существует не в политическом вакууме. Помимо власти и оппозиции, в процесс втянуты и внешние игроки, для которых российская оппозиция выступает и в качестве рычага давления на Кремль, и в роли инструмента модерации общественного мнения на Западе.

Это заставляет задуматься о том, в каком направлении движется дискуссия о мерах, предпринятых российскими властями в ответ на акции «навальнистов». В рамках узкого коридора вариантов «установление диктатуры – постройка редутов на пути внешней угрозы» эксперты вынуждены примерять на себя одну из двух ролей. Выступая в качестве либо противника действующей власти, либо ее адвоката. И в обоих случаях любые оценки приобретают сравнительный характер.

Критики «режима» вполне обосновано отмечают крайнюю жесткость реакции Кремля, апеллируя к опыту последних 20 лет. Все это время Старая площадь пыталась «переиграть» оппозицию на поле политтехнологий, и достаточно успешно справлялась с этой задачей. На этом фоне шоковая реакция противников действующей власти на последние события представляется естественной. Радикальное крыло оппозиции зачищают за те же самые действия, которые сходили с рук ее лидерам, как минимум, в течение последних 4-х лет. Всем посвященным было прекрасно известно, что National Endowment for Democracy продолжал финансировать проекты в России, а International Center on Nonviolent Conflict готовил специалистов с паспортами РФ. Однако политическое руководство не пыталось в ответ на это «закатать радикалов в бетон».

Эксперты, оценивающие действия властей как достаточно мягкие, обращаются для сравнения к международному опыту. И их позиция вполне обоснована. Нельзя рассматривать действия Кремля вне контекста всего арсенала доступных ему средств и практики «зарубежных партнеров». И на фоне действий властей Украины или реакции США даже на «тень» российского вмешательства в дела на их внутриполитической кухне «репрессии» со стороны официальной Москвы смотрятся достаточно бледно.
Однако в обоих случаях фокус дискуссии поневоле смещается в сторону вопроса о ценностях. Имеет ли место «построение диктатуры» или «защита национального суверенитета» – не важно. Ключевое значение имеет вопрос о том, насколько эффективными могут быть предпринятые властями меры.

Закрученные наспех гайки

Первое, что обращает на себя внимание в инициативах, вынесенных на обсуждение сторонниками жесткой реакции на новые политические угрозы – это наличие явного калькирования. Отстаивающие их эксперты ссылаются на зарубежный опыт, предлагая выстраивать отношения с «зарубежными партнерами» по принципу симметричной реакции. При этом чаще всего речь идет о «ковровом» принципе применения санкций. Многие специалисты уже выступили с критикой подобного подхода. Так, президент Центра ПРИСП Александр Точенов озвучил личное мнение относительно инициативы главы Минюста ужесточить контроль за НКО. Понятно, с какими целями предлагается отслеживать каждый шаг организаций, напрямую занимающихся вмешательством во внутреннюю политику других государств. Однако подход Минюста предполагает, что вместе с реальными «иностранными агентами» под удар попадут социально ориентированные НКО, выполняющие функции, которым государство не уделяет должного внимания.

Копирование западных практик чревато и возникновением новой политической угрозы. Опыт тех же США показывает, как легко запустить машину зачистки политического пространства от «подрывных элементов». Однако выключить ее – гораздо сложнее. Зачастую этот процесс выходит из-под контроля, и сам превращается в дестабилизирующий фактор. Достаточно вспомнить о том, как американская система борьбы с внешним влиянием породила маккартизм. А если исполнители проявят традиционный российский энтузиазм и попытаются «расширить и углубить» западные модели, то ущерб от их заимствования гарантировано превысит все допустимые пределы.

Второй важный момент. Ни одна из инициатив действующей власти, направленных против радикальной оппозиции и ее «зарубежных партнеров», не направлена на снижение накопившегося социального недовольства. Где мы можем ознакомиться с «прорывными» проектами реиндустриализации, новыми стратегиями политики пространственного развития, планами реформирования системы федеративных отношений, образовательной и молодежной политики? Есть ли у истеблишмента план перезагрузки партийной системы, которая могла бы уравновесить интересы региональных и федеральных элит? Система переходит в режим борьбы с симптомами болезни, вместо того чтобы устранить породившие недуг причины.

Реактивные меры, предпринятые Кремлем, также явно недостаточны для обеспечения долгосрочной стабилизации. Информационные площадки, используемые оппозицией, находятся под контролем у наших «зарубежных партнеров». Технологический потенциал России не позволяет заблокировать их. И слава Богу – в отсутствие отечественных аналогов многих популярных сервисов этот шаг обернулся бы для властей серьезными проблемами. Социальные медиа, через которые вещает оппозиция – это источник дохода для влиятельных ЛОМов и средство развлечения для их многомиллионной аудитории. Чтобы на равных противостоять зарубежным IT-гигантам, Россия должна пойти по стопам Китая, создавшего на национальном рынке конкурентов для западных корпораций. И это как разработки и продвижения программного обеспечения, так и производства гаджетов.

Надежды на то, что аресты, задержания и «посадки» активистов надолго удержат людей от выхода на улицы, также весьма призрачны. Летом 2019 г. похожая тактика использовалась для того, чтобы погасить столичный протест. Однако желаемого эффекта это так и не принесло. Само по себе наличие у государства развитого репрессивного аппарата в принципе не является панацеей от переворота.

В ловушке собственного опыта

Реакцию российских властей на действия «навальнистов» действительно можно назвать жесткой. Но только в контексте внутреннего опыта за последние два десятилетия. Можно найти массу примеров того, как власти других государств, включая экономически развитые демократии, куда более решительно «закручивали гайки» в ответ на действия политической оппозиции. Однако данное обстоятельство вряд ли ощутимо повлияет на настроения россиян. Зевака, случайно оказавшийся вблизи несанкционированного шествия и получивший дубинкой по голове от бойца Росгвардии, вряд ли будет утешать себя тем, что в штате Алабама его могли пристрелить. Наше восприятие формируют собственный социальный опыт и оригинальная система ценностей. Люди, родившиеся после 1993 г., вряд ли будут оценивать степень репрессивности нынешней политической системы с учетом памяти о расстреле Белого дома. Представления о «политической нормальности» большинства россиян сформированы эпохой Владимира Путина, в первую очередь – «постболотным периодом». Мы привыкли к тому, что власти последовательно пытаются обыграть оппозицию в политтехнологические шахматы. Потому прямые запреты воспринимаются как попытка огреть вражеского гроссмейстера доской по голове. И в случае усугубления кризисных тенденций в экономике, это может привести к росту протестных настроений.

Приливы и отливы «реакции»

Спор между апологетами и критиками действий российского истеблишмента поневоле заслоняет от аудитории другой важный аспект темы: насколько своевременной можно признать «закручивание гаек» на данном этапе политического процесса. Маятник «либерализация - репрессии» работает на обеспечение устойчивости системы лишь в одном случае: если его колебания позволяют устранять накопившиеся противоречия. Работу этого механизма нельзя сводить к примитивной реакции «больше протестов – меньше свобод». Кремль сумел успешно пережить кризис 2011 – 2012 гг. именно благодаря тому, что политический истеблишмент действовал вне логики «большой дубинки». Достаточно вспомнить хотя бы о широкомасштабных мерах по либерализации партийного законодательства и возврате к прямым выборам губернаторов.

Как смягчение, так и ужесточение политического режима должно преследовать цель устранения накопившихся проблем на системном уровне. Именно поэтому даже периоды «контрреформ» зачастую разительно отличаются друг от друга. «Умный реакционер» Александр III понимал, что систему нельзя отремонтировать лишь за счет «закручивания гаек». И потому его контрреформы сопровождались появлением фабричного законодательства, хотя бы на минимальном уровне защищавшего права рабочих, сокращением размера выкупных платежей, созданием крестьянского поземельного банка и т.д. При этом политика предпоследнего императора напрямую вытекала из новых внешних и внутренних угроз. В отличие от поведения его двоюродного деда в последние годы царствования.

После победы над Наполеоном у Александра Благословенного возникла уникальная возможность с точки зрения проведения реформ. Монарх мог опереться и на «революционно настроенную» часть гвардии (будущих декабристов), и на достаточно влиятельную группу выходцев из обедневшего дворянства, обязанных своим возвышением лично царю (лучшим примером в данном случае служит фигура Аракчеева). Император мог не опасаться внезапной смерти от апоплексического удара табакеркой в висок. Но он предпочел законсервировать груз проблем, доставшихся ему от отца и бабушки. Последнее во многом сделало неизбежным как восстание декабристов, так и последующую реакцию, в ходе которой Николай I уничтожил ту самую часть элит, на которую он мог опереться при проведении реформ. За что все последующие монархи имели полное право сказать в адрес «благословенного» императора немало теплых слов.

Как ужесточение, так и либерализация политической системы должны соответствовать экономической и политической повестке. Если бы фильм ФБК (НКО, включенная в реестр некоммерческих организаций, выполняющих функции иностранного агента) о «геленджикском дворце» вышел в 2006 г. или 2014 г., большинство людей отнеслись бы к нему безразлично. Оппозиция не генерирует недовольство в обществе. Она лишь артикулирует, канализирует и нагнетает его. Причины появления в котле лишнего пара заключаются не в том, что некий блогер получил деньги из Вашингтона и снял на них ролик, в котором окрестил министров казнокрадами. При благоприятной экономической конъюнктуре люди легко закрыли бы глаза даже на реальные коррупционные преступления. Пока предпринятые властями «реакционные» меры не приводят к снижению цен, росту зарплат или появлению дешевых кредитов для бизнеса, как установление «диктатуры», так и либерализация не будут способствовать укреплению политической системы. Печать