О суверенной демократии, ставшей суверенной цивилизацией

Журналист, политолог Шамсудин Мамаев продолжает рассуждать о российской конвергенции с Западом и роли Путина в ней.

Геополитические победы Путина в противостоянии с «цветными революциями» первым из пропагандистов Кремля осмыслил Владислав Сурков — с марта 2004 года он, как замруководителя Администрации президента и помощник президента РФ, курировал вопросы внутренней политики, федеративных и межнациональных отношений. И 20 ноября 2006 года опубликовал в «Эксперте» свои параграфы про суверенную демократию. Определив ее как «образ политической жизни общества, при котором власти, их органы и действия выбираются, формируются и направляются исключительно российской нацией». Объяснив при этом, что сие представляет из себя «почти буквальный перевод на старомодный «самодержавие народа»». В частности, как следует из его разъяснений, прилагаемое «суверенная» предназначено подчеркнуть неприемлемость для России даже такой «десуверенизации во имя всего наилучшего», на которую пошли и идут страны Евросоюза. Что же касается демократии, то здесь Сурков указал на следующую особенность его определения: «желательно, чтобы поднятая Президентом идея сбережения народа была расслышана обществом в полном объеме как фундаментальная для демократии. Россия теряла в крупнейших войнах больше солдат, чем любой ее союзник или враг. А крупнейшие социально-экономические достижения обретала в периоды деспотического реформирования, подобные войнам».

Что можно сказать по поводу этого анализа? Во-первых то, что все три войны, которая вела Россия после 2006 года — в Грузии, Сирии и на Украине - подтвердили, что президент Путин был и остается верен принципу «сбережения солдат». И что наша сегодняшняя демократия воистину суверенна — ни Вашингтон, ни Евросоюз, ни даже ООН, где мы имеем право вето, нам не указ. Во-вторых, что, говоря о «самодержавии народа», Сурков явно перегнул палку — у нас сейчас скорее «самодержавие суверена», чем народа. Причем это недавно увидел даже сам Владислав Игорьевич. Вот, к примеру, как он описал сегодняшнее российское государство в своей февральской статье о «Долгом государстве Путина»: «Перенятые у Запада многоуровневые политические учреждения у нас как выходная одежда. По существу же общество доверяет только первому лицу. В этом ее коренное отличие от модели западной. Русской истории известны четыре основные модели государства: государство Ивана Третьего (Царство Московское и всей Руси); государство Петра Великого (Российская империя); государство Ленина (Советский Союз); государство Путина (Российская Федерация). Оформившееся в целом к середине нулевых, оно пока мало изучено, но его своеобразие и жизнеспособность очевидны. Необходимо осознание путинизма как идеологии будущего». Ну что ж, давайте попробуем.

Весьма удачное определение современному путинскому режиму дал, на мой взгляд. другой его поклонник, русский философ Александр Дугин. Ссылаясь на Грамши он определил его как «удачно исполненный цезаризм, практически в хрестоматийной версии». Формула Дугина звучит так: цезаризм = либерализм (гегемония) + патриотизм (консерватизм). «Оба идеологических крыла для Путина жизненно необходимы: либералы обеспечивают связь с глобальной капиталистической системой, патриоты позволяют держать либералов под контролем, вселяя в них страх возможного жестко антилиберального поворота курса. И те, и те необходимы Путину, и те, и те ему идейно чужды. Цель цезаризма — сохранение у власти правящей верхушки, а не какая-то идеология. Отсюда прагматизм и идеологическая индифферентность: авторитарный лидер в цезаристской системе легко обращается то к одной, то к другой идеологической системе, не следуя ни одной строго и когерентно».

Тем не менее, как ни хороша была эта формула еще вчера, однако сегодня, когда Владимир Путин перешел в наступление, она уже недостаточна. Да, в нее хорошо вписывается возмущение Путина склонностью «вашингтонского обкома» к силовым сменам режимов на Ближнем Востоке и к либеральным «цветным революциям» в СНГ. Однако предъявление Путиным в декабре прошлого года ультиматума НАТО с последующим запуском СВО в Украине является слишком рискованной операцией, чтобы ее можно было бы вписать в простое сохранение у власти правящей верхушки. Нет, перейдя в наступление на Украине, Путин сознательно и явным образом поставил на кон свою систему цезаристской власти в России ради перестройки мирового порядка в целом. А это, говоря в терминологии Великой Французской революции, уже не цезаризм, а бонапартизм. Который явил из себя первую в новое время модель единоличного правления, опирающегося на волеизъявление избирателя, добровольно передающего власть некоему лидеру. Причем, в отличие от других форм авторитарного правления, бонапартизм возникает после крупнейших революций в ситуации порожденной ими международной политической нестабильности.

Для Путина последним толчком к нему стала попытка Запада спровоцировать «цветную революцию в Беларуси в августе 2020 года. После чего Кремль вписался за Лукашенко куда решительнее, чем даже за Башара Асада — он не просто согласовал с Беларусью общую военную доктрину, гарантируя ей военную помощь России в случае агрессии против нее со стороны стран НАТО, но и потребовал от самого альянса вернуться на свои границы 1997 года. А от Вашингтона, как общепризнанного лидера западного альянса, Путин потребовал еще и юридических гарантий того, что подобное соглашение будет исполнено. Так что, по сути, это звучало не столько как предложение, сколько как ультиматум Вашингтону и НАТО. По крайнем мере, они именно так его восприняли и отказали Москве даже в обсуждении его требования. Заставив мир недоумевать зачем ей вообще понадобилось предъявлять подобное, заведомо неприемлемое, политическое требование сильнейшей мировой державе мира и ее союзникам — Путин что, надеется выиграть у них мировую войну? Печать