Калачев: Власть боится точек зрения, кроме уже прописанных

Константин Калачев – в гостях у Валерия Соловья.

Политолог Валерий Соловей взял второе интервью у главы «Политической экспертной группы» Константина Калачева. В рамках первого интервью собеседники обсудили специфику организации выборов в современной России, будущее оппозиции в РФ и роль Интернета в развитии электоральных технологий.

В ходе второго интервью Константин Калачев не только затронул тему последних событий в Белоруссии, Молдавии и Карабахе, но и дал оценку «пределов прочности» политической системы России, проанализировал шансы либерального и левого флангов оппозиции на возрождение и охарактеризовал эффективность применяемых элитами манипулятивных механизмов.

Шансы для левых и либералов

- Если бы левые приложили больше усилий, воли, изобретательности, они могли бы взять верх в ходе электоральной борьбы?

- Да, если бы они проявили готовность бороться за власть. Не за мандаты, а за власть.

- То есть, была допущена та же ошибка, что и в 1996-ом году.

- Конечно. И её уже не исправить.

- Не исправить. Только с этим проклятьем они будут жить или смогут обновиться?

- Для этого нужна смена лидера.

- Смена лидера. Я понимаю. А потенциал у этой идеи, Вы считаете, значительный?

- Запрос на справедливость растёт. Вспомним, опять же, фокус-группы, проводимые во времена расцвета «Справедливой России». «Вы знаете Миронова?» – «Нет». – «Этот человек был и остаётся лидером “Справедливой России”». – «А за какую партию будете голосовать?» – «“За Справедливую Россию”». – «А почему?» – «А потому что название такое. Не хватает справедливости. Мы русские люди. Мы не можем без справедливости». То есть, в принципе, запрос был и тогда. За последние годы социальное самочувствие пошло вниз, разделение между высшими слоями и населением выросло в разы. Мы же бьём все рекорды по неравенству между самыми богатыми и бедными! Сейчас запрос на левые идеи есть. Но кто сможет эту идею грамотно упаковать? Наличие запроса ещё не означает автоматическую конвертацию спроса в предложения. Или предложение просто может оказаться неадекватным. Например, я хочу французскую булку, а мне предлагают чёрствый хлеб. Ты хлеба просил? Получил? Какие претензии? То есть в этом смысле многое у нас носит имитационный характер. Я думаю, что у левых идей, безусловно, есть будущее. Но я всегда думал, что будущее будет у тех, кто сможет работать на объединение социального и патриотического, либерального и патриотического.

- Вы упомянули слово «либеральный». То есть, у либеральных идей тоже есть потенциал.

- Если их не называть либеральными.

- Если не использовать слово «либеральный» - Ваши шансы резко возрастут.

- Если Вы спросите людей об отношении к либерализму, то получите, в основном, отрицательный ответ. Если Вы разложите либерализм на составляющие и спросите людей по каждой составляющей, что они думают.

- Свобода передвижения, свобода слова. Да?

- Конечно.

- И тут же окажется, что все в России либералы.

- Да. Есть серьёзная проблема. Мне кажется, она искусственно создана. Имеет место дискредитация тех или иных понятий и терминов. Речь идет и о неспособности многих политиков говорить на новом языке. То есть наши либералы – как заезженная пластинка. Двадцать лет слушаешь одно и то же. И всё начинается со слов – я либерал. И тут же интерес угасает.

- А что бы Вы предложили использовать в качестве самого названия? Я в своё время думал, хорошо бы прошёл термин республиканизм. Но в России надо объяснять, что такое республиканский ценз.

- Вы знаете, если бы Янукович не дискредитировал Партию регионов, то Партия Регионов была бы востребована. Федерализм был бы востребован. Слово «перемены», «будущее» и всё, что связано с этими понятиями, они были бы востребованы. В конце концов, возьмите любую консервативную партию Европы или объединение консервативных партий «Европейская консервативная партия». Если Вы посмотрите их манифест, то найдете там следующие заявления: «Мы народные, консервативные, либеральные, христианские, социальные, свободолюбивые». И также они выступают за федерализм.

Моргенштерн – на смену Соловьеву?

- Я предварительно договорился встретиться с Сергеем Белановским. Это один из лучших специалистов в России коучинг-социологии. Человек, который смог предсказать протесты начала одиннадцатого – конца двенадцатых годов. Сергей охотно дал согласие.

- Он интересен тем, что пытается искать новые формулировки, нетривиальные ходы, новые методики, и это иногда может давать очень интересный эффект. Анализ поведения человека в Интернете даёт возможность определить, к кому он испытывает симпатию, к кому - антипатию. И здесь ничего проще нет. Берёте соцсеть. Смотрите рейтинги политиков, как их даёт Левада или ВЦИОМ. А потом открываете странички Зюганов, Жириновский, Явлинский. Или группы те же самые. И всё становится очевидным. И при этом самое интересное, что с тобой будут спорить. Если интервью Навального посмотрели двадцать миллионов человек – это еще ни о чём не говорит. Но, с моей точки зрения, если бы его не посмотрел никто, это о многом бы говорило.

- Это говорит о многом, вопрос в интерпретации. О чём? Какие выводы из этого можно сделать?

- Этот показатель лояльности аудитории, показатель ее запросов. Конечно, наша власть пытается привлечь на свою сторону аудиторию, действуя через всяких фриков. Да, у тебя 20 миллионов подписчиков, 30 миллионов подписчиков – иди к нам. Проблема в том, что этот человек не влияет на свою аудиторию (так, как это нужно власти). На него смотрят как на фрика. Это часть шоу-бизнеса, это часть индустрии развлечений. Я включаю Моргенштерна, потому что мне интересно посмотреть, кто это такой. Слышу мат и выключаю. Я добавил ему один просмотр. На самом деле в его просмотрах один мой. А мне его творчество не понравилось.

- Я бы так сказал, качество лайков бывает разным. И на канал приходят люди с разной мотивацией.

- Абсолютно. И мне представляется, что есть серьёзные изменения в смысле инструментария, каналов коммуникации. В смысле пластичности сознания людей, в конце концов. Мы сейчас намного легче воспринимаем информацию из Интернета, чем из телевизора. Хотя многие считают, что телевизор побеждает Интернет. Но это не совсем так. Почему? Потому что у нас, за редким исключением, нет времени на такие форматы. Приведу пример. Не хочу обижать своих родственников, которые могут часами смотреть телевизор, например, передачи Соловьёва. И они являются той самой лояльной аудиторией. Но это уходящее поколение.

- Я согласен. Но есть одна тонкость, которую мы недооцениваем. Повестка, она ведь формируется не изнутри самого Интернета, она часто приходи из телевидения. Точнее, из информационных агентств. Соответственно, люди обсуждают то, что предлагают им информагентства, а в России на их политику в плане формирования повестки довольно несложно влиять.

- Но нужно понимать, что медийная повестка и народная повестка могут не совпадать. В народной повестке одно, в медийной – другое. И чем больше различий между ними, тем хуже для власти.

- А сейчас как это выглядит, с Вашей точки зрения?

- Мне кажется, что многие навязываемые людям темы всё-таки не работают. А те вещи, которые могли бы работать, не входят в повестку.

- Я согласен. Я студентам во время первого семинара предлагал сделать следующее задание: посмотрите новости. Возьмите любой канал и запишите первую часть новостей. А потом составьте перечень проблем, релевантных для Вашей семьи, Вашего окружения и Вас самих. И они с удивлением смотрели на два этих списка – ничего общего между ними нет.

- С учётом характера отношений неких компаний с властью, я всё-таки предполагаю ручную модерацию. Можно долго рассказывать о том, что всё это делает суперкомпьютер…

- А я думаю, что работу машин подправляет человеческий разум.

- И звонки со Старой Площади от тех людей, которые занимаются новостями: «А что это наша новость десятая или двадцатая? Поставьте её первой или второй». Самое интересное, что мы уникальная страна. Спасибо Суркову. Мне кажется, это он заложил веру в силу пиара. Всесилие пиара в нашей стране оспаривать никто не готов. Все верят в то, что мы абсолютно манипулируемые. Было сказано: «Если нет реальных дел, не спасёт пиар-отдел». А если серьёзно.

- Покупай блогеров и Телеграмм-каналы.

- Да. Какое-то время это сильно работало. Даже по поводу патриотизма. В 2008 году я видел одно исследование одной уважаемой конторы на тему патриотизма. Слово «патриотизм» катали со всех сторон. И я уже тогда понял, что нас будут учить патриотизму. Патриотизм станет нашей идеологией. Нашей повесткой.

- Это было после войны в Осетии?

- Я хотел бы вспомнить, но не могу.

- Это был очень важный водораздел.

- 2008-й. Это совершенно точно. Либо до либо после. 2007-2008-й. И возникает вопрос, а есть ли пределы для манипуляций? Есть. Реально есть.

- А Вы сейчас это эмпирически ощущаете?

- Да, и, мне кажется, многие ощущают. Растёт раздражение. Выключают телевизоры. Приемы, при помощи которых специалисты успешно манипулировали обществом в период экономического подъёма, уже не работают.

- Совершенно точно. Когда у Вас экономический подъём, Вы можете спешно формировать новую реальность.

- Когда разум человека занят решением задачи, поехать ли ему в Турцию или на Мальдивы, на его политическое восприятие проще влиять. А сейчас, когда нарастает раздражение, все эти попытки манипуляции вызывают уже даже не раздражение, а ненависть.

Пределы прочности системы

- А какой предел прочности может быть у манипулятивного механизма в целом у власти? Под прочностью я имею ввиду способность решающим образом влиять на общество или удерживать внутри каких-либо рамок.

- Мне кажется, эти возможности были исчерпаны на последней президентской кампании.

- Всё-таки, восемнадцатый год был той самой точкой?

- Меня тогда ругали мои системные коллеги, хотя я тоже системный человек. За то, что я сказал тогда, что эта кампания для Путина лишняя. С точки зрения включения его в историю, с точки зрения образа.

- То есть, надо было уходить на пике исторической миссии?

- Потому что было очевидно: лучше уже не будет. С ним были связаны определенные ожидания. Мы думали, что он сейчас займётся внутренней повесткой. А вместо этого - пенсионная реформа. Политик, как и спортсмен, должен уходить на пике формы. Сейчас, я считаю, у Владимира Владимировича есть запас прочности. Реально, ещё есть. И пенсионная реформа не смогла ему подпортить рейтинг.

- И всё-таки, какой мог быть у него реальный рейтинг?

- Электоральный? Около пятидесяти процентов.

- Около пятидесяти. Но, мне кажется, был меньше.

- Было меньше, но вопрос, это от всего массива или тех, кто придет на выборы.

- Это же другой рейтинг.

- Рейтинг обожания и рейтинг безальтернативности – совершенно одинаковы.

- Я полностью согласен. Если полностью зачистить всё пространство, то даже точка начинает выглядеть Эльбрусом.

- Вся наша история начинается с обещаний, что будет лучше, а потом выясняется, что стало ещё хуже. И сейчас есть серьёзная проблема, связанная с тем, что можно всё валить на мировой кризис. Обвинять Америку, но готовность людей подождать, перетерпеть не безгранична. И я больше, чем уверен, что в восемнадцатом году, когда люди голосовали за Путина, они исходили из того, что начинается новая страница нашей истории. Новая точка отсчёта. Сейчас всё поменяется. Что мы сейчас видим? Мишустин выглядит достаточно убедительно. Сейчас он формируют новую систему управления. На пять процентов кого-то сократят. Но всё это пока только стремление удержать ситуацию. Всё это просто латание дыр. И мне кажется, что у власти есть только один план: не отдавать власть. Других планов нет. То есть нет стратегии. Есть лишь желание удержать власть. Но при этом мои консервативные друзья скажут, что это правильно. Ведь если бы когда-то Россию удержали, мы развивались? Если бы когда-то Россию удержали, то всё равно пришли бы люди, которые предлагали бы перемены. Это не означает, что там были вечные Победоносцевы. Или чёрная сотня столетиями ходила по улицам. Так или иначе, пришлось что-то реформировать, модернизировать, улучшать, изменять. Чего ожидать, когда власть от слова модернизация просто впадает в ступор, лишь бы ничего не менять? Как бы так поменять, чтобы ничего не менять? Когда, в принципе, нет никакой внешней экспансии, а есть просто удержание? Это вопрос Армении и Азербайджана, вопрос Нагорного Карабаха. Было ясно, что невозможно навечно это заморозить. Было ясно, что у Азербайджана денег больше, и они закупят современное оружие. Было предположение, что азербайджанцы плохие вояки. Но было ясно, что вырастет новое поколение и можно найти инструкторов. Кстати, поражение Армении – это по большому счету результат столкновения системы, построенной на основе устаревших принципов ведения войны, и концепции ведения боевых действий нового поколения. Армяне готовились к прошлой войне. Они рассчитывали на танки как на ключевую силу на поле боя. Которая, в итоге, оказалась абсолютно беспомощной перед барражирующими боеприпасами беспилотников. Есть серьёзная проблема, связанная с тем, что нужно меняться. Даже чтобы стоять на месте, иногда нужно бежать. Однако вместо движения вперед требуются абсолютная стабильность и полная лояльность. У меня был разговор с одним чудесным человеком из Администрации Президента. Я говорю: «Как это? Вы собираетесь работать с людьми, но не готовы работать на полутонах? Вы не готовы выступать в дискуссии? У Вас приветствуется только прямолинейная лояльность?» На что он мне сказал: «Начальству так нравится». Как ты – не нравится. А как Олег Матвеичев – это правильно. Или Марков. «Послушай, я не хочу быть Матвеичевым, не хочу быть Марковым». Но многообразие, многокрасочность уже отрицается. А с моей стороны это что? Это проявление кризиса системы. Это признак не просто кризиса, а скорого обвала. Безусловная деградация.

- Это предагонирующая фаза.

- Да, когда мы боимся острых точек зрения, кроме тех, которые заранее прописаны. Печать